пантикапея

ВЗГЛЯДЪ НА АВТОНОМIЮ И ИСТОРIЮ ПАНТИКАПЕИ

Пантикапея представляетъ холмъ, населенный на двадцать стадiй въ окружности. „На восточной стороне она имееть гавань съ верфью, въ которой можетъ поместиться „до тридцати кораблей и, кроме того, есть въ ней акрополь. Основателями ея были „Милезiйцы. Городъ этотъ, подобно всемъ соседнимъ поселеiнямъ, находящимся по обоимь берегамъ истока Меотиды, долго былъ подъ монархическою властью династовъ „ изъ рода Левкона, Сатира и Перисада, до того изъ Перисадовъ, который передал „власть Мифридату. Всехъ этихъ государей называли тиранами, хотя большая часть „ изъ нихъ, начинай съ Перисада и Левкона, были добрейшими властелинами, и до „ того даже, что Перисадъ причисленъ былъ къ сонму боговъ. Последнiй государь „этого имени, будучи не въ силахъ сопротивляться варварамъ, которые требовали дани „более, чем им платили до того времени, уступилъ государство свое Мифридату „Евпатору», отъ которого оно перешло къ Римлянамъ. Значительнейшая часть этого „царства находится въ Европе; остальная въ Азiи.

1. Вотъ какимъ образомъ знаменитый географъ, писавший вскоре по Р.X. очерчиваетъ современную ему Пантикапею. Въ ту пору пять столетий протекли уже надъ нею — пять столетий самаго цветущаго существованiя; но судьбы ея были еще только на полупути своего теченiя и, четыре века спустя, летъ за сто до конечнаго упадка воспорской столицы, Аммiанъ Марцеллинъ упоминаетъ еще о Пантикапее, какъ о городе первостепенной важности: онъ величаетъ ее (хотя и не совсемь верно) Матерiю всехъ Милезiйскихъ городовъ Воспора. Отрывокъ изъ Страбона, приведенный буквально въ Эпиграфе, небогатъ, конечно, подробностями; темъ не менее это наиболее определительный изъ всехъ древне-классическихъ текстовъ о Пантикапее. Къ тому же слова Страбона о монархическомъ правленiи утвердившемся въ этомъ городе, имена династовъ имъ приводимыя — все это достаточно показываете что жизнь и деянiе государей имели въ Пантикапее то преобладающее значенiе, которое представлялось самимъ гражданамъ и приговорамъ народныхъ собранiй въ городахъ демократическаго строя. Но ставъ столицею государства Воспорскаго, Пантикапея поплатилась за эту честь ограниченiемъ своей вольности; она подверглась участи всехъ царскихъ оседлостей того времени: ея гражданскiя учрежденiя подчинились влiянiю монархiи, aвтономiя ея мало по малу стушевалась вь тени престола и, не прошло двухъ вековъ оть основания этой новой общины, какъ ея политическое значенiе, ея благосостоянiе (по крайней мере въ некоторой степени), особенно же великолепiе ея зданiй и памятниковъ — стали деломъ ея правителей. Отсюда следуетъ что, для нашего времени, исторiя Пантикапеи почти вся въ сказанiяхъ древнихъ писателей о Спартокидахъ и ихъ воспрiемникахь, сказанiяхъ скудныхъ, урывчатыхъ, изредка, случайно пополняемыхъ открытiемъ надписей, монетъ и, тутъ — догадки, Гипотезы неизбежны, необходимы для связи, какъ цементъ мысли необходимы для реставрацiи разбросанныхъ обломковъ и затерянныхъ частей древняго зданiя…. А какъ исторiя Царей Воспора Киммерiйскаго будетъ изложена во второй части, религiозныя же верованiя Пантикапеянъ уже изследованы въ предшествующей главе, то предметомъ настоящей статьи долженъ быть обзоръ слiянiя историческихъ событiй и монархическаго начала на автономiю, т.е. на общинное право поселенцевъ, то самое право, однимъ изъ важнейшихъ проявлений котораго были описываемыя вь нашей книге монеты.

2. Подобно многимъ разбогатевшимъ и прославившимся городамъ древности, Пантикапея не преминула украсить свое основанiе легендами, вследствiе чего у ней явилось два происхожденiя — одно историческое другое мифическое. По подлинному ея происхождению, она была колонiею iонiйскою, отраслью Милета и основанiе ея восходитъ не выше последнихъ годовъ шестаго столетiя до Р.X. Но Пантикапеянамъ не слюбилось вести свое происхожденiе отъ простыхъ торговцевъ и безвестныхъ искателей счастья; при такомъ начале, имя столицы Воспора терялось въ длинномъ списке колонiй Милета, матери ста дщерей; по этому, когда торговая предприимчивость гражданъ и ловкая политика правителей сделали изъ колонiи Милетской достойную преемницу падшей метрополiи, тогда Пантикапеяне предъявили права на происхожденiе столь же древнее какъ и славное. Они отнесли его ко временамъ Аргонавтовъ. Сынъ Ээта, преследуя Эллиновъ, похитителей Медеи и золотаго руна, прибыль, будто-бы, изъ Колхиды, владенiя отца своего, на берега Воспора Киммерiйскаго; тутъ онъ получилъ отъ Агаэта, царя Скифовъ, участокь земли и основалъ на немъ Пантикапею. Къ этому стали прибавлять, что названiе города произошло отъ значительной реки этихъ странъ Пантикапеса, отделявшего владенiя Скифовъ-земледельцевъ отъ Скифовъ-кочующихъ. Но, со вступленiемъ въ область сказокъ, воображенiе Эллиновъ далеко не отличалось воздержностiю; оно старалось, напротивъ, извлечь разностороннiя примененiя изъ своихъ Мифовъ, и мы видели уже, что богъ Панъ, имел тоже явную связь сь именемъ какь реки, такъ и самаго города. Связь эта, нарицательно выразившая право Пана на воспорскую территорiю, основывалась на его присвоенiяхъ, существенно сродныхъ природе страны и нравамъ ея первожителей; но не мешаетъ вспомнить и те мифографическiя сказанiя, изъ которыхъ возникаетъ поводъ предполагать, что фантазiя воспорскихъ генеалогистовъ шла далее и прiурочивала Пану прямое участие въ происхожденiи Пантикапеи. Правда, преданiе до насъ дошедшее (заметимъ — не местное преданiе, а лишь искаженный его отголосокъ) приписываетъ Абсирту, погоню за Аргонавтами, а следовательно и упомянутое основанiе Пантикапеи: но таже самая роль могла быть приписываема и Фаэтону ибо, но некоторымь разсказамъ этоть «лучезарный» сынъ солнца былъ тоже брать Медеи и Киркеи, а у Аполлонiя Родосскаго и самому Абсирту придается прозвище Фаэтонъ. А какь тождество Пана Фосфороса, лучезарного представителя огня небеснаго, 6) съ Фаосомъ или Фаэтономъ прiобрело у древнихъ въ ту же эпоху извращенiя Мифовъ, силу мненiя, по сущности неоспоримаго, то понятно, что изъ среды вымысловъ способныхъ польстить суеверной спеси Пантикапеянъ, легко могло быть пущено въ ходъ и такое преданiе, по которому отъ мифической личности героя — Эйклета, съ именемъ более чемъ спорнымъ, затеряннымъ, основанiе города переходило къ божеству общеизвестному и дорогому для простонародiя, къ Пану, къ тому крестному отцу Пантикапеи, образъ которого безпрестанно встречается на монетахъ города.

3. Действительное основанiе воспорской столицы произошло въ короткий промежуток времени между „походомъ Дарiя Истаспа въ Скифiю, около 515 или 513 года до Р.X. и конечно катастрофою возстанiя Iонянъ противъ Персовъ, т.е. паденiемь Милета въ 494 году. Очевидно, что основание Пантикапеи весьма скоро произошло после похода въ Скифiю и мы думаем, что оно было даже прямымъ последствiемъ этого похода. За Дарiемъ поплыла къ скифскимъ пределамъ вспомогательная рать подвластныхъ ему Малоазiйскихъ Эллиновъ, моряковъ и отрядъ Милезiйцевъ, подъ начальством Гистiея, местнаго тирана, участвовалъ вместе съ прочими въ этой далекой войне. Вождю Милезiйцевь удалось даже при этомъ случае спасти отъ гибели царя персидскаго и все его войско. Когда Персы, после безуспешнаго преследованiя Скифовъ возвращались къ своей переправе на Дунае, где находился ихъ сторожевой корабельный отрядъ, составленный изъ Iонянъ, то одинъ Гистiей, наперекоръ мненiю другихъ греческихъ военачальниковъ воспротивился уничтоженiю пловучаго моста, единственнаго пути спасенiя для войска изнуреннаго лишенiями и усталостью. Спасая Дарiя, Гистiей плохо услужилъ своей отчизне; онъ упрочилъ ея рабство при такомъ случае, когда оно всего лучше могло сокрушиться и доводы, которыми онъ убедилъ своихъ собратiй градоначальниковъ, разительно изобличаютъ нравственное состоянie малоазiскихъ Эллиновъ того времени. Непосредственнымъ для Милезiйцевъ следствiемъ похода ихъ въ Скифiю было пpioбретенiе новыхъ сведенiй о странахъ вдоль севернаго прибрежья Понта-Эвксннскаго и даже Меотиды. Сведенiя эти, до той поры смутныя, сказочныя, стали разъясняться и по собственному дознанiю ополченныхъ Дарiемъ мореходовъ и по разсказамъ Скифовъ, техъ именно Скифовъ, которые какъ говоритъ Геродотъ, — отъ пределовъ Азовскаго моря пришли на Дунай, чтобы склонить Iонiйцевъ къ измене Персамъ. Возвращенiе отряда въ Милеть пустило вь ходь новые слухи о Скифiи — о плодородии ея степей, обилiи пастбищъ, величине рекъ и рыбныхъ ловляхъ: слухъ о выгодахъ. которыя представлялись тамъ для мены съ туземцами и для торговли морской. Нетъ сомнешiй, что съ того времени именно съ наибольшею силою возбудилась въ народе та страсть къ переселенiямъ, въ следствiе которой Милетъ сделался Meтрополiею 80 колонiй. Неудивительно, что берега Чернаго моря привлекали къ себя предпрiимчивыхъ Милезiйцевъ: для Эллиновъ VII и VI ввка до Р.X. знакомство со странами лежавшими за Фракiйскимъ Воспоромъ было сущимъ открытiемъ новаго света, какъ въ нашемъ XV столетiи открытiе Америки. Съ половины VI въка до Р.X. прославленная Аримаспея, эпическая и мистическая поэма Аристея Проконнезскаго, разнесла въ первые слухъ о чудесахъ далекой Скифiи, о Грифахъ, Аримаспахъ и Исседонахъ. среди которыхъ странствовалъ этоть таинственный уроженецъ Милезiйской колонiй. Естественно, что воображенiе Iонiйцевь, тогда только что подпавшихъ подъ иго Лидiйскаго Царя, уже съ той поры сильно соблазнялось мечтою переселенiя въ привольный прибрежья, въ чудныя края воспеваемые современными рапсодами; но когда причуды новаго властелина Азiи, Дарiя, увлекли за собою въ Скифiю представителей всехъ iонiйскихъ городовъ, то Милезiйцы скоро постигли, что въ этихъ малоизведанныхъ краяхъ, монополiя торговли достанется темъ, кто всехъ деятельнее и смышленее, кого исключительно изъ всехъ городовъ Iонiи пощадилъ последнiй разгромъ Персовъ — словомъ что ихъ, сыновъ Милета, сама судьба вызываетъ къ заселенiю Понтъ — Эвксинскихъ береговъ. Въ Черное море проникли они съ VII века, по следамъ Мегарiйцевъ, основателей Византiи и Ираклiи вифинской, и во время похода Дарiя въ Скифiю, у Милезiйцевъ были уже въ Понтъ-Эвксине колонiи первостепенной важности. Слава Милезiйской Синопы быстро возрастала на юге этого моря; Одиссосъ стоялъ на берегу Фракiйскомъ со времени Астiага; на севере Истросъ, Tupacъ и Ольвiя (едва ли не древнейшая изъ всехъ эвксинскихъ колонiй Милета) занимали устья главнейшихъ рекъ Скифiи — Дуная, Днестра, Буга и Днепра. Вотъ главные пункты, которые привлекали сначала все вниманiе гражданъ Милета; но когда ихъ сродники, по окончанiи безумной экспедицiи Дарiя, вернулись домой, около 512 года, то по всей вероятности въ следующемъ или въ 510 году, Милезiйцы замыслили продолжить свои эвксинскiя поселенiя далее къ востоку, до Воспора Киммерiйскаго, до другого пролива и другой переправы, Между Азiею и Европою, словомъ, до техъ месть, чрезъ который Дарiй мечталъ возвратиться въ свои владенiя и где, съ Азiятской стороны, уже, кажется, возникала колонiя Теiосцевъ-Фанагорiя. Стратегическая и торговая важность втораго Воспора обнаружилась еще прежде, вследствiе двоекратныхъ вторженiй въ Малую Азiю Киммерiянъ и Скифовъ. Недавше планы Дарiя, его обратное возвращенiе чрезь проливъ Фракiйскiй, возвращенiе вызванное недостаткомъ поселенiй при Киммерiйскомъ проливе — все это естественно могло внушить Персидскому властелину мысль—завладеть и этою морскою переправою и держать ее вь своихъ рукахъ чрезъ посредство своихъ iонiйскихъ подданныхъ; а между темъ повторяемъ: — плодородiе странъ, прилежащихъ къ Воспору Киммерiйскому, очевидныя выгоды торговой мены съ варварами и, выше всего — мечта о золоте горъ Рифейскихъ — все это должно было составить сильную приманку для Милезiйцевъ: въ воображении ихъ Скифiя стала обетованной страной и, если три четверти века спустя, при Геродоте, въ повествованiяхъ о Скифiи, истина еще тягалась съ небылицами, то, что же должно было разноситься объ этой стране въ ту раннюю пору, когда разсказы и выдумки воиновъ, пришедшихъ съ похода на родину, воскресили все мифы гиперборейскихъ странь, все легенды Аримаспеи, все надежды на то, что звучало въ названiи первой колонiи Iонянъ въ Скифiи — на счастiе и богатство! Торговая деятельность сыновъ Милета и ихъ страсть къ поживе издавна вошли въ по¬говорку у Эллиновъ: Съ VII по VI-ой векъ до Р.X., Милеть уже столъ въ челе колонизацюннаго движенiя, которое увлекало и приморскихъ жителей Эллады и Iонянъ — последнихъ всего более. Между темь какъ Фокеяне, Самосцы и другiе стремились на западъ къ прославленнымъ молвою берегамъ Сардинiи, Испанiи и Францiи, граждане Милета разумно выделили себе северь — Пропонтиду и за ней весь Понтъ — Эвксинскiй до техъ крайнихъ его пределовъ «где кораблей уже кончался бегъ». Въ последнихъ годахъ VI-гo века учащеннымъ переселенiямъ Милезiйцевъ способствовало еще внутреннее состоянiе Iонiи — общее неудовдльствiе народа, уже сильно развившаго въ себе демократическiй духъ и угнетаемаго доморощенными тиранами, разоряемаго вымогательствомъ сатраповъ: если къ этому присоединить еще ту племенную подвижность духа, ту неусидчивость и охоту къ приключенiямъ, образцемъ, которыхъ могли служить именно странствованiя Аристея, то станеть ясно, что притокъ слуховъ о Скифiи, въ пору завершенiя Дарiева похода, естественно вызывалъ свежый порывъ эмиграцiоннаго тока и вотъ, вь 511 или 510 году, новый рой понесся изъ матераго улья къ странамъ Киммерiйскимъ, къ пределамъ техъ самыхъ Скифов, которые такъ дружелюбно трактовали съ Iонiйцами на берегахъ Дуная и можеть быть уговаривались съ ними о переселенiи. Въ глубине просторной бухты, на северномъ берегу Киммерiйскаго пролива, iонiйскiе выходцы нашли местоположение какъ нельзя более благопрiятное для древне-греческаго города; они усмотрели высокiй утесистый холмъ, т.е. уготованный природою акрополь, холмъ, представляющий все условiя для защиты будущаго города, для сооруженiя убежища поселенцаамъ и святилища богамь отчизны. Вокругъ этого-то холма, какъ то свидетельствуетъ Страбонъ, Милезiйцы положили основанiе своего города Пантикапеiона, ключа пролива Меотиды, сторожеваго поста той переправы, чрезъ которую, по замерзанiи водъ, потоки варваровъ вторгались въ Азiю, заливали Iонiю кровью ея сыновъ, а города iонiйскie обращали въ развалины, до техъ поръ, пока богиня Эфезъ не возстала противу дикихъ завоевателей, святотатственно посягнувшихъ на ея святилище и дерзнувшихъ усомниться въ ея неземной силе.

4. Таково было историческое, действительное происхожденiе будущей столицы Воспора; и сначала, въ продолженiи более полувека, это быль ничтожный городокъ, неважный пунктъ меноваго склада, какъ это ясно видно изъ того, что Геродотъ — который съ 450 по 444 годъ дважды и въ двухъ противуположныхъ направленiяхъ проплывалъ Эвксинъ, былъ въ Колхиде, посещалъ Ольвiю и, безъ сомнения, многая, другiя места скифскаго прибрежья, вовсе не упоминаетъ имени Пантикапеи, не смотря на свою точность и многочисленный подробности о Скифiи. Следуетъ однакожъ заметить что, говоря о странахъ Воспора Киммерiйскаго, онъ приводить два города: Киммерiонъ и Порфмею Киммерiйскую, и что, по всей вероятности, второе названiе есть не что иное какъ первоначальное прозвище главной милетской колонiи пролива. Простонародное прозвище: «перевозъ киммерiйскiй» вполне соответствовало и географическому положенiю и скромнымъ началамъ Пантикапеи, къ тому же тутъ, какъ на всякой благопрiятной местности, могъ издавна существовать поселокъ Киммерiянь — первожителей; но весьма естественно, что когда вскоре затемъ (въ 438 году), юный эллинскiй городъ, прiобрелъ значенiе местопребыванiя династии заявившей съ первыхъ поръ свое преобладанiе въ Воспоре, то первобытное прозванiе изменилось; оно уступило место пресловутому имени Пантикапаiона съ его ранней торговой известностiю и позднейшими сказсками о незапамятномъ основанiи во времена Аргонавтовъ. Такова наша ипотеза обь отсутствiи имени Пантикапеи у Геродота и о загадочной Порфмее приводимой этимъ писателемъ.

5. Территорiя, занятая iонiскими выходцами, уступлена была имъ Скифами за ежегодную дань: такъ следуетъ заключить изъ словъ Страбона; эту территорiю разделили на участки, и какъ выходцы очевидно принадлежали къ различнымъ разрядамъ гражданъ, то, по этому различно общественнаго положенiя на родине, по особенному уваженiю Милезiйцевъ къ представителямъ своихъ древнихъ родовъ, по заслугамъ при переселенiи, наконецъ — по новымъ гражданскимъ, военнымъ и религiознымъ потребностямъ колонiи — и самый наделъ участками былъ, вероятно, не-равномеренъ. Отсюда тотчасъ возникла местная поземельная аристократiя обозначилась местная олигархическая партiя и изъ этой-то среды, наиболее достаточныхъ и знатнейшихъ по происхожденiю, приставлены были къ общественнымъ деламъ правители. — Само названiе Археанактидовъ, т.е. того рода, который, поколенiе спустя после основания Пантикапеи, является уже властодержавнымь, указываетъ, по видимому, на такое начало. Богатыя жатвы стали немедленно вознаграждать труды поселенцевъ на почве, не тронутой плугомъ и въ высшей степени плодородной; самый же городъ, для началъ котораго история не сберегла памяти Эйкиста, возникалъ медленно и скромно. Его первыя жилища теснились между холмомъ акрополя и южною гаванью, т.е. подъ защитой укрепленiя, наскоро—воздвигнутаго на вершине холма и въ виду кораблей, стоявшихъ на рейде. Пантикапейскiй акрополь, въ эти первыя времена, представлялъ убежище довольно ненадежное и та сторона, откуда грозило нападенiе, была самой слабой частью. Круто скатываясь къ морскому берегу, холмъ оказался легко доступень со стороны земли, представляя собою последнiй кряжь цепи возрышенiй, уходящей къ западу, во внутрь страны. Такимъ образомъ, значительно доминируя надь взморьемъ и городомъ, холмъ Пантикапейскаго акрополя подлежалъ самъ обстреливанiю сзади со следующаго, почти равнаго по высоте холма. Впоследствiи, двойная земляная насыпь поперекъ трахейскаго полуострова отъ Воспора до Меотиды — обезопасила пределы Пантикапейской территорiи; но въ перiодъ основанiя Пантикапеи не акрополь, а корабли и море представляли Эллинамъ убежище отъ Скифовъ. Далеко еще неуверенные въ прочности своего водворенiя на берегу страны варварской, враждебной. Iоняне смотрели на зыбкую поверхность воспорскаго пролива какъ на опору своихъ прибрежныхъ поселенiй, на корабли перенесшiе ихъ съ родины — какъ на надежнейшую крепость: какъ на средство убраться домой въ случае крайности или сохранить связи съ метрополiею и производить съ нею торговую мену — въ случае удачи сношенiй съ Скифскими племенами. А между темъ, Iоняне должны были разстаться съ вошедшею въ поговорку изнеженностiю своего племени; новая отчизна обрекла ихъ на усиленную деятельность, на неусыпныя заботы; на новой местности возникали и новыя общественныя отношенiя, являлись неизбежныя трудности, для преодоленiя которыхъ нужны были люди хитро-смышленые, предусмотрительные и темъ более энергическiе, что не только нужно было уметь поставить себя на твердую и хорошую ногу съ туземцами, но, и потому что, на первыхъ порахъ, при новыхъ порядкахъ, и между самими переселенцами не все делалось согласно — могли являться и домашнiе раздоры, развтiе которыхъ грозило опасностiю всему поселенiю. При такихъ обстоятельствахъ, вопросъ о правленiи, способномъ придать колонiи прочную силу, представился настоятельно съ первыхъ одовъ ея существованiя; опасенiе же варваровъ составляло тутъ то внешнее побужденiе, которое примиряло много внутреннихъ противуречiй, подчиняло различiе убежденiй и замысловъ требованiямъ общей безопасности. И въ самой Iонiи, страшная память Скифо — Киммерiйскихъ опустошенiй, еще не вымерла въ современныхъ основанiю Пантикапеи поколенiяхъ. Воспоминанiе о нашествiяхъ варваровъ, сроднилось съ национальной поэзiею Iонiйцевъ и древнейшiе образцы греческой элегiи сохранили намъ отраженiе чувствъ, возбужденныхъ въ этомъ племени столкновенiемъ съ Скифами и Киммерiянами;

Но здесь, на самой родине номадовъ, страхъ ими вселяемый оживалъ наяву отъ заботы переселенцевъ за ихъ новыя земли, отъ опасенiя за уепехъ ихъ торговыхъ предпрiятiй, распространявшихся внутрь страны и требовавшихъ охраны. Такимъ образомъ, идеалъ древняго Грека — самоуправная (автономная) община, город ( πόλις ) составляющiй политическое отдельное и независимое целое, этотъ идеалъ водворенъ былъ и на берегахъ Воспора Киммерiйскаго, но внутреннее самоуправленiе Пантикапеи получило съ начала тотъ олигархическiй складъ, семена котораго занесены были переселенцами съ родины и, выростили, какъ увидимъ, свой современный плодъ — тиранiю; чтоже касается отношенiй новаго поселенiя къ другимъ воспорскимъ колонiямъ, то и тутъ — необходимость распространяться на счетъ туземцевъ, чтобы не быть ими поглощенной, столкнула Пантикапею съ соседними общинами; какъ сильнейшую — заставила ее подчинить себе слабейшихъ (подобно Феодосiи) и, какъ пунктъ этой преобладающей, собирательной силы, сделаться центромъ государства Монархическаго.

6. Известны общiя отношенiя Эллинскихъ колонiй къ ихъ метрополiямъ. Право автономiи, т.е. самоуправленiя самобытной общины, предоставляло самимъ колонiямъ выборъ правленiя и составленiе законовъ, примененныхъ къ потребностямъ новой жизни. Отсюда видно, что съ самой минуты своего водворения переселенцы становились независимыми въ политическомъ отношенiи; но совершенно свободныя отъ вмешательства отчизны въ ихъ внутреннiя дела, колонiи темъ не менее сохраняли нравственныя связи съ метрополiею; связи эти проистекали отъ врожденной привязанности и уваженiя, чувствъ, которыя, во всехъ сношенiяхъ колонiи съ метрополiею, налагали на первую обязанности почтительной къ матери своей дочери. Такъ, напримеръ, коль скоро возникали дела общаго для обоихъ городовъ интереса, то первенство въ совете и на деле представлялось метрополiи. Депутаты метрополiи и даже простые граждане ея, проживавшiе въ колонiи, или гостившiе тамъ временно, пользовались почетными местами въ религiозныхъ празднествахъ и другихъ торжественныхъ сборищахъ. Въ свою очередь, колонiя отправляла избранныхъ сыновъ своихъ почтить присутствiемъ главныя народныя празднества отечества, и но всей вероятности, на пан-iоническихъ амфиктiонiахъ депутаты эллинскихъ городовъ Скифiи являлись не разъ подле своихъ соплеменниковъ. Въ большей части случаевъ поселенцы водворяли въ новомъ городе божества метрополiи; они спешили на первыхъ же порахъ строить имъ храмы и посвящать некоторый урочища новой территорiи: къ тому же, священный огонь, который неугасимо горелъ на народномъ очаге общественнаго дома (пританея) колонiи, былъ обычно заимствованъ изъ Пританея метрополiи, и есть даже свидетельство, что въ греческихъ колонiяхъ крепко заботились о томъ, чтобы жрецы, служащiе божествамъ, происходили прямо изъ отчаго города. Вождя выселявшихся на чужбину Эллиновъ и основателя (Эйкиста) новой родственной общины обыкновенно выбирали или утверждали съ согласiя метрополш; по этому въ колонiи на него смотрели какъ на посвященнаго представителя отечества и по смерти почти всегда воздавали ему божескiя почести. Какъ увидимъ далее, такъ и случилось съ Фанагоромъ, основателемъ города, который возникъ на другой стороне пролива и сделался старшею изъ азiятскихъ колонiй Воспора. Но если не сохранилось воспоминания объ Эйкисте Пантикапеи, то есть полный поводъ думать, что прочiя замечанiя, объ отношенiяхъ колонiи къ метрополiямъ более или менee применялись къ началамъ столицы Воспора. Кроме торговой зависимости отъ Милета — такого рода монополiи этого города въ его новомъ поселенiи, которая скреплялась нуждою и выгодою поселенцевъ, но отъ которой паденiе главнаго торжища Iонiи освободило колонiю со второй генерации — Пантикапея не могла претерпевать никакого стесненiя отъ своей метрополии. Бывали исключительные случаи, въ которыхъ метрополiи домогались отъ колонiй зависимости более тесной, чемъ та, которая вытекала изъ обычнаго и естественнаго права; но контроль Милета, все влiянiе его, въ эту пору, очевидно могло выразиться только участiемъ и содействiемъ возникающему детищу; отношенiя Пантикапеи — въ сочуствiи къ славе, могуществу и, вскоре, бедствiямъ родины. Эта связь, это почитанiе своей метрополии были внушенiемъ крови и не могли не отразиться въ развитiи Пантикапеи. Мы и высматриваемъ въ Киммерiйскомъ Воспоре следы того, что составляло существенные признаки iонизма вообще и Милетскаго происхожденiя въ частности: во первыхъ особенное, народно-родственное сближенiе Пантикапеи съ Афинами — отчизной ихъ метрополiи, сближенiе возникающее после разорения Милета и проявляющееся исторически съ V и до III столетiй предъ Р.X.; во вторыхъ почитанiе Аполлона и Посейдона въ Пантикапее, засвидетельствованные монетами, а перваго и надписями; Аполлона — главнаго Милетскаго бога, прославленнаго оракуломъ Бранхидовъ, въ милетскомъ урочище Дидиме, Посейдона — при храме котораго, на Микальскомъ мысу, совершалось религiозно-племенное общенiе всехъ iоническихъ городовъ (пан-iонiи). Самое характерно-iоническое празднество, апатурiи — и то находить въ Воспоре отголосокъ въ прозванiи Апатурiя, присвоенномъ местно-воспорскому почитанiю Афродиты. А если взглянемъ на первыя монеты Пантикапеи, то нельзя не признать въ нихъ отраженiя обычнаго типа метрополiи — льва и звезды. На самыхъ первыхъ опытахъ пантикапейскаго монетнаго типа видимь львиную голову съ одной стороны и звезду на другой, точно какъ на старейшихъ монетахъ Милета, далее тотъ же символъ милезiйскаго льва видоизменяется въ разныхъ положенiяхъ, сходясь часто совершенно съ фантазiей резчиковъ метрополiи; но местные дикосельскiе божества вакхическаго Фiaзa заменятъ уже напоминанiе Дидимейскаго бога, завезеннаго вместе съ сокровищами его храма, и самыми жителями родины въ Персидское плененiе. Оть частностей, возвратимся однако снова къ нашему очерку автономiи пантикапейской.

7. Геродотъ свидетельствуетъ въ своей исторiи, что одинъ изъ глубочайшихъ мыслителей VI века до Р.X., тотъ, кого Эллины величали первымъ изъ семи мудрецовъ, Фалэсъ гражданинъ Милета, видя разъединенiе Iонянъ и безсилiе ихъ противу завоевателей, подалъ соотечественникамъ советъ, вполне выказывающiй его политическую прозорливость. Онъ предложилъ имъ учредить центральное управленiе, облеченное верховною властью надъ всеми двенадцатiю iонiйскими городами, и города эти, сохраняя свою внутреннюю автономiю должны были подчиняться решенiямъ союзнаго совета во всехъ делахъ общаго интереса, считаясь, при такихъ случаяхъ, простыми фракцiями цемаго государства, демами или селенiями зависящими отъ столичнаго города iонiйской Федерацiи. Советъ не пошелъ въ прокъ iонiйскимъ грекамъ: ихъ политическiя воззренiя не заходили далне стннъ роднаго города; всеобщее чувство общиннаго отчужденiя раздельность интересовъ помешали исполненiю мудраго предначертанiя и, не долго спустя, порабощенные Персами, они испытали на деле всю горечь изреченiя дельфiйской пифiи, предсказавшей гибель Милета. Подготовленное эгоизмомъ городскаго тирана Аристагора и наущенiями тестя его Гистiея, возстанiе Iонянъ, хотя и одновременное, по далеко не единодушное, после шестилетней борьбы окончилось морскою битвою предъ самымъ Милетомъ и битва эта уничтоживъ последнiя силы Iонянъ, предала города ихъ мщенiю Персовъ. Милетъ, возбудившiй другихъ къ возстанiю, естественно пострадалъ всехъ более. Богатейшiй и главнейшiй изъ всехъ двенадцати городовъ, Милетъ — «краса Ioнiu» — былъ разграбленъ, сожженъ и разрушенъ варварами. Перерезавъ большую часть жителей, они по приказанiю Дарiя перевели остальныхъ къ берегамъ Персидскаго залива, на устье Тигра, а бога дидимiйскаго увезли въ Экбатану. Есть бедствiя, после которыхь народы уже невозвратно теряютъ свое прежнее значение; такъ сталось съ Iонiйцами, и хотя битва при Микале (въ 479 году до Р.X.) возвратила Милету свободу, но не могла она возвратить ни стараго владычества на море, ни прежняго процветанiя этому второму изданiю древней метрополiи. Въ качестве города второстепенной важности, Милетъ пристроился къ сонму, сначала афинскихъ союзниковъ, а потомъ и данниковъ. Но программа централизацiи Фалэса не пропала безследно: ей суждено было воскреснуть хотя и на чужбине, но между своими — у далекихъ эмигрантовъ Iонiи поселившихся въ Киммерiйскомъ Воспоре. Тамъ-то, и прежде нежели истекло полвека после роковаго 494 года, т.е. паденiя Милета, встречаемъ государственное устройство, совершенно подобное тому, которое милетскiй философъ предлагалъ своимъ соотечественникамъ: городъ, долженствовавшiй добыванiемъ золота съ Урала и пшеницы изъ своей почвы унаслсдовать богатство своей метрополiи, наша Таврическая Пантикапея сделалась опорою союза, автономныхъ городовъ, политическимъ центромъ Федерацiи, связанной общимъ для всехъ подчиненiемъ верховному единовластию, старшимъ городомъ и какъ-бы столицею государства соединявшаго въ себе все своеобразныя льготы, всю рознь Эллинскаго общинного права съ типомъ единства азiятскихъ монархiй. Плодъ опытности заимствованной въ злополучныхъ смутахъ отчизны и внушенiе очевидной гибели, которая постигла бы колонiи, если бы и у нихъ, на потеху Скифамъ, стали повторяться раздоры предковъ, новый порядокъ открылъ новую эру въ Воспоре Киммерiйскомъ: Эру сознательнаго общенiя, круговой поруки горсти Эллиновъ, не только окруженныхъ стылу варварами, по еще разделяемыхъ между собою морскимъ проливомъ. Но прежде чемъ установился новый порядокъ, прежде выступления на прямую дорогу будущности вследъ за путеводной династией своихъ наследственныхъ архонтовъ, прежде чемъ грянулъ громъ на родине и подъ его роскаты, поселенцы оглянулись на свою грозу, находившую отъ Скифовъ и на свои, быть можетъ, собственныя распри, они, какъ истые Греки и какъ дети своего века пошли, съизначала, отъ того порядка, который покинули въ — очью на родине. Мы уже намекали выше что, съ первой поры поселенiя, были избираемы общинные старшины, по вечевому приговору переселенцевъ; но векъ преобладания демократiи еще былъ впереди, выборомъ руководили те, кто быль познатнее родомъ, побогаче и — выборъ падалъ на людей изъ ихъ же среды. Образовывалась такимъ образомъ олигархiя колонiи, подъ-стать той, которая заправляла делами на родине. Но, говоря вообще, случалось, что самой олигархiей избранный представитель исполнительной власти, избранный временно, на срокъ, изменялъ своимъ доверителямь и присвоивалъ себе власть верховную не только пожизненно, но и наследственно; или, такимъ же похитителемъ власти, являлся въ городахъ такъ называемый Демагогъ красноречивый защитникъ обидъ не привилигированнаго большинства гражданъ; личность, которая, опираясь на массу, ея силой низвергала олигархiю и становилась деспотичнее предшественниковъ. Подобнымъ образомъ и воспорскie Iоняне не съ разу покинули отечественный порядокъ управленiя съ его недостатками и неурядицами, не тотчасъ принялись за исправленiе последнихъ: и на новой местности, при новыхъ условiяхъ жизни они пошли сначала путемъ подражанiя стародавнему, пока сила обстоятельствъ не вывела ихъ на новую колею. Сначала видимъ у нихъ олигархiю, похожую на ту, которая такъ долго преобладала въ Милете и, точно также, какъ и въ отчемъ городе олигархическое правленiе скоро перешло въ тираннiю. Въ названiи и титуле, которые Дiодоръ Сицилiйскiй придаетъ главамъ правленiя, бывшаго въ этой стране въ теченiи 42 летъ (съ 480 по 438), есть явный поводъ къ такому заключенiю: этимологiя имени Археанактидовъ показываетъ ихъ олигархическое происхожденiе, и съ темь вместе титулъ «тираны» приданный имъ историкомъ, показываетъ характеръ власти этихъ правителей. Все это темъ более правдоподобно, что соответствуетъ духу времени той самой эпохи, въ продолжении которой преобладанiе аристократической партiи и олигархiи надъ демократiею породило несчетное множество тирановъ. Съ VI по V векъ до Р.X. тиранiя являлась еще въ полномъ блеске у Эллиновъ; она ознаменовала себя воинскою славою, искусствомъ въ политическихъ и административныхъ делахъ и, особенно, уменiемъ обуздывать притязанiя народной пapтiи и козни демагоговъ. Собственно въ Элладе тираннiя уже доживала свою пору, но еще твердо держалась въ Малой Азiи, где поддержка; находимая ею въ Сатрапахъ, и примерь ихъ caмовлacтia увлекали греческихъ честолюбцевъ. Во время основанiя Пантикапеи тиранiя считала еще много представителей столь же ловкихъ, какъ и энергическихъ, и эти владыки городовъ всеми силами поддерживали правила Перiандра Коринфскаго, старались подражать царственному употребленiю власти, которымъ отличались Пизистратиды; по возможности добивались доверiя гражданъ, по примеру Питтака Митиленскаго; въ особенности же стремились тираны къ богатствамъ и могуществу Поликрата Самосскаго, изощряясь вь хитростяхъ и эгоизме, какъ Гистiей и Аристагоръ. Конечно, и Археанактиды Воспора Киммерiйскаго пытались подражать имъ въ своемъ околотке и подражали не безъ успеха,— это видно изъ того, что они удержали за собою власть почти полвека, и притомъ — наследственно. Заметимъ однакожъ и здесь одну изъ техъ неясностей, какiя встречаются на каждомъ шагу въ исторiи этихъ странъ: нельзя сказать положительно, что власть Археанактидовъ простиралась на Пантикапею, такъ какъ Дiодоръ Сицилiйскiй, единственный историкъ, упоминающей объ этой династии, относится по видимому только къ азиатскому Воспору. Тамъ, во всякомъ случае, возникло это тираническое правление; тамъ былъ центръ эмиграцiи — изъ Теоса, эмиграцiи, едвали не более ранней, и следовательно прежде Пантикапеи сложившейся: тамъ и могла быть завита основа паутины, которую сначала Археанактиды, а потомъ ихъ воспрiемники, соткали надъ вольными общинами Эллиновь. Но тиранническое иго и тесно-олигархическiе виды этихъ властелиновъ были запоздалымъ въ исторiи явленiемъ; новый духъ века веялъ уже съ береговъ Эллады, и если, въ промежутокъ съ 650 по 500 годъ до Р.X., Эллинскiй мiръ повсеместно виделъ преобладанiе олигархiи, возвышенiе и паденiе въ городахъ множества тирановъ и деспотическихъ династiй, то, въ перiодъ съ 500 по 350 годъ, политическая борьба приняла другой оборотъ и вопросъ поставленъ былъ уже открыто и прямо между народомъ и олигархiей къ явному ущербу последней. Олигархическая тиранiя Археанактидовъ осуждена была на несостоятельность и ихъ бытiе завершилось,— при обстоятельствахъ совершенно неведомыхъ, — въ 438 году до Р.X., когда, съ провозглашенiемъ Спартока, возникла новая династiя и формы правленiя изменились — вероятно въ смысле более льготномъ для автономiи гражданъ, несколько более соответствующемъ демократической пропаганде, разносимой по морямъ торжествующими Афинами. Династiя Спартокидовъ, каково ни было ея происхожденiе, чисто Эллинское или туземное, захватила-ли она власть, или, что вероятнее — получила ее по добровольному соглашенiю, такъ или иначе но она съумела сделаться династiею народною. Причины этой популярности весьма натуральны: въ теченiи более трехъ вековъ новый царственный родь призревалъ подъ своею опекою автономiю основанныхъ Эллинами общинъ; власть Спартокидовъ отличалась деятельною предпрiимчивостiю, достаточной твердостью съ туземцами и терпимостью съ эллинами-гражданами. Новые династы нарочито щадили демократическую щекотливость iонiйскаго потомства и его притязанiя на аристократизмъ предъ скифскимъ людомъ; они защищали и поощряли благосостоянiе вольныхъ общинъ, хотя, при всемъ томъ, не упускали и собственнаго родоваго возвеличенiя, постепенно усиливаясь посредствомъ подчиненiя туземныхъ племенъ. Спартокиды приняли прозванiе архонтовъ и царей; соединенiе титуловъ, примеръ котораго представлялся воспорскимъ Эллинамъ въ ихъ старшей метрополiи Афинахъ: тамъ второй архонтъ носилъ именно названiе Царя-архонта ό) Βασιλεύς), исполняя все верховно-жреческiе обязанности древнихъ царей. Но что было въ Афинахъ данью уважешя къ своему прошедшему, то на Воспоре сложилось изъ политическихъ соображенiй будущаго: Спартокиды стали добровольно сознаваемыми главами iонiйскихъ городовъ (въ огражденiе этихъ городовъ отъ варваровъ) и безусловными властителями (по азiятскому и скифскому обычаю) всехъ народовъ и племенъ которыхъ имъ удавалось — оружьемъ или политикою — подчинить союзу, присоединить къ новому государству не какъ сочленовъ а какъ аггрегатовъ. Въ качестве архонтовъ Воспора., они признавали демократическiй источникъ своей власти, всенародно провозглашали себя избранниками вечеваго coглaciя Эллиновъ, представителями верховной Магистратуры, наследственными, ответственными нравственно, но, въ те века, когда еще не изобретено было конституционное равновесiе властей — они наврядъ были связаны какими-либо законами въ исполненiи государственнаго управленiя. Къ тому же весьма важно заметить, что въ титуле ихъ, на надписяхъ, названiе Воспоросъ имеетъ смыслъ собирательной, политическое значенiе государственной общины (κοινόν); оно выражаетъ союзъ автономныхъ городовъ iонiйскаго корня на земле первожителей Скифовъ и Киммерiянъ подобно iонiйскому двенадцатиградiю (δοδεκάπολις) образовавшемуся прежде на земле Карiянъ и Лелеговъ, подъ управленiемъ потомковъ царственнаго Кодрова рода. Съ тогоже времени названiе Воспоросъ начинаютъ давать и Пантикапее которую Демосфенъ, въ речи противу Лептина, называетъ городомъ Воспора, въ смысле верховенства Пантикапеи надъ всеми союзными общинами Воспора и, по присутствiю въ ней народнаго правительства, какъ-бы въ смысле такого соотношенiя, въ какомъ находились Афины къ Aттике, съ сосредоточенiя тамъ правительства. Права Пантикапеи на званiе столицы были очевидны: она обладала такими естественными преимуществами, которыя неизбежно должны были решить выборъ правительства. Азiятскiй Воспоръ занималъ необширную территорiю: она ограничивалась Кавказскими горами, начинавшимися за Горгиппiею и въ горахъ этихъ какъ въ неприступной твердыне, укрывались свирепыя племена Ахеянъ, потомки незапамятно-древней эмиграцiи, заклятые враги всякаго ига, — слишкомъ непокорные и слишкомъ бедные, чтобы охота владеть ими не отпала у Спартокидовъ. Кавказъ былъ, съ юга, естественнымъ рубежомъ царства Спартокидовъ, Геркулесовыми столбами владенiй этихъ государей; это видно фактически — изъ надписи Перисада. Иное было въ Европе, где честолюбивымъ замысламъ воспорскихъ владетелей предстоялъ горизонтъ обширный: вся Таврида, и на севере, безпредельная Скифiя — вотъ то поле, которое являлось для завоеванiй и влiянiя новой династiи; а тамъ, где находилась значительнейшая часть государства и лучшiе его виды въ будущемъ, тамъ, конечно, должно было находиться и местопребыванiе правительства. Кроме того, Пантикапея, лучшая гавань въ проливе, естественное пристанище кораблей, она расположена была насупротивъ Фанагорiи и полуострововъ, замыкавшихъ Фанагорскую бухту — Киммерiйскаго и Синдики,— следовательно Пантикапея занимала то срединное положенiе въ Воспоре, которое предоставляло ей господство надъ воднымъ путемъ сообщенiя двухъ морей. Наконецъ, что не мало значило въ глазахъ властителей, нуждавшихся въ предосторожностяхъ противу внешнихъ и внутреннихъ враговъ — изъ всехъ городовъ Воспора, въ одной только Пантикапее было возвыщенiе, господствующее надъ городомъ и проливомъ,— конусообразная гора, вполне удобная подъ Акрополь, т.е. цитадель, способную служить убежищемъ правительству, хранить его сокровища и казну общественную, быть местомъ склада оружiя и т.п. — Акрополь, подобный Пантикапейскому, былъ средствомъ владычества надъ городомъ и надежнымъ кровомъ для государей, которые не могли вполне расчитывать на преданность своихъ Эллинскихъ подданныхъ, и мы увидимъ впоследствии, что для Мафрадата Великаго стены этой цитадели послужили последней надеждой къ спасенiю жизни и славныхъ замысловъ.

8. Какъ скоро iонiйскiе города утратили свою торговую предпрiимчивость и Милетъ пересталъ быть главнымъ рынкомъ греческаго мiра, торговыя связи воспорскихъ поселенцевъ отъ береговъ Iонiи перешли къ берегамъ Эллады. Не минуло и ста летъ отъ основанiя Пантикапеи, а жители ея уже такъ хорошо воспользовались дарами скифскихъ странъ и удобствами своего географическаго положенiя, что привлекали къ себе полное вниманiе своей знаменитой праматери—Афинъ. Съ воцаренiя Сатира 1-го (407— 393) въ современныхъ историческихъ сведенiяхъ начинаетъ проявляться важность торговыхъ сношений между столицею Воспора Киммерiйскаго и столицею Аттики. Эти сношенiя развились еще более въ последующiя царствованiя Левкона I (393 — 353) и Перисада I (348 — 310). Обилiе жатвъ на почве новой, богатство рыбныхъ ловлей въ проливе и Меотiйскомъ море, соляные промыслы на берегахъ последняго, создали такую важную отрасль торговли въ пшенице и соленой рыбе (τάριχος), что сделали Пантикапею житницею Афинз и доставили ей шутливое прозвище «полнаго солониной города (ό ταριχόπλεως Βόσπορος)». Вывозъ этихъ произведенiй моремъ темъ же путемъ привлекалъ въ Пантикапею товары Грецiи, и воспорскiе греки, съ немалою конечно для себя выгодою, питая своихъ за — Эвксинскихъ соотчичей, извлекли еще большую прибыль изъ соседства варваровъ: они сделали свой городъ центромъ торговли со Скифами. Значительная часть мануфактурныхъ товаровъ, привозимыхъ моремъ съ запада, пере¬ходили къ народамъ, живущимъ во внутренности страны, въ обмене на кожи, меха, воскъ, золото и невольниковъ скифскаго племени; въ свою очередь, избытокъ всего этого отправлялся за море, неисключая и невольниковъ, к оторыми Афины были наполнены въ это время. Но золото — добываемое съ Алтая и Урала — едва ли не больше всего способствовало возвеличенiю Пантикапеи. При тогдашней его редкости и дороговизне, не только въ Грецiи, но и внутри Азiи, Пантикапея необыкновенно изобиловала золотомъ. Афиняне много извлекали серебра изъ собственной почвы (изъ рудниковъ Лаурiона), добывали его также изъ своихъ Фракiйскихъ владенiй (напр. о. Тазоса), но въ золоте, они положительно нуждались на столько же, на сколько Воспоро-Киммерiйскiе Греки нуждались въ серебре, и вотъ естественно, при сравнительно — низкой цене золота въ Пантикапее, столица Воспора сделалась для Афинъ настоящимъ рынкомъ этого металла. Приливъ въ Пантикапею Сибирскаго золота понизилъ ценность его въ этомъ городе до того, что отношенiе золота къ серебру установилось тутъ какъ 1:7; между темъ въ остальной Грецiи пропорцiя держалась какъ 1:10. Очевидно: отвозить въ Пантикапею серебро въ монете, менять своихъ лаурiйскихъ совушекъ (αί γλαΰκες Λαυριωτικαί ) на Пантикапейскiе золотые статеры, платя только 7 серебр. драхмъ за каждый, и перепродать ихъ въ Грецiи по 10 драхмъ за золотой, это была такая выгодная спекуляцiя, что Афиняне не выпускали ее изь своихъ рукъ до техъ поръ, пока бедствiя Пелопонезской войны не уничтожили ихъ морскаго преобладанiя и не передали Кизику монополiю торговли золотомъ, добываемымъ въ Пантикапее. Развитiе торговли и, вместе съ нею, общественнаго благосостоянiя, породили въ Пантикапее вкусъ къ роскоши, склонность къ искусствамъ и, (какъ справедливо заметилъ одинъ изъ лучшихъ историковъ нашего времени) — въ IV векъ до Р. X. Пантикапея стала пребыванiемъ не только богатыхъ и предпрiимчивыхъ гражданъ, но и артистическаго генiя, смелаго и съ направленiемъ хорошимъ. И богатство Пантикапеянъ, и ихъ высокая образованность, достаточно доказываются розысканiями въ курганахъ; и всякiй, кто посещалъ Залу Древностей Воспора Киммерiйскаго въ нашемъ Эрмитаже, или перелистывалъ великолепное описание этихъ древностей, изданное Правительствомъ, вероятно дивился множеству драгоценныхъ и изящныхъ предметовъ, разнообразiю принадлежностей роскоши, ставшихъ необходимостью для жизни и обнаруживающихъ привычку ко всемъ утонченностямъ Эллинскаго образованiя. Но есть тутъ тоже особенности, свой оттенокъ и онъ не менее бросается въ глаза: вместе съ признаками Эллинской культуры явля¬ются примеси Скифскаго вкуса, азiатскихъ влiянiй.

9. Смесъ элленизма сз скифскими обычаями — это-то и составляетъ отличительную черту воспорскихъ колонiй во времена Спартокидовъ. Она поясняется и влiянiемъ местной среды и помесью крови. Стоитъ вспомнить разсказъ Геродота объ основанiи Милета, о томъ какъ Нелей и спутники его — не забравши съ собою женщинъ изъ Афинъ — на месте добывали себе женъ изъ Карiянокъ, силою отнимая ихъ у родныхъ,— достаточно вспомнить это, чтобы догадаться, что такъ случалось и съ большею частiю морскихъ эмиграцiй; что и на корабляхъ уносившихъ Милетскихъ переселенцевъ къ берегамъ Воспора Киммерiйскаго, не много было женщинъ iонiйскаго племени и что следовательно, съ первыхъ поколенiй — населенiе Пантикапеи стало по немногу выраждаться отъ примеси туземной крови. — Гротъ, на котораго мы уже ссылались, указываетъ на сходство положенiя и нравовъ Воспора въ IV веке до Р.X., со смесью Эллинскихъ и Ливiйскихъ элементовъ, въ Кирене, колонiи, управляемой Баттiдами и основанной на другой оконечности древняго мipa, на пределахъ Ливiйскихъ степей. Действительно, въ Воспоре видимъ. такое же взаимнодействiе пришлого и туземнаго элементовъ, туже помесь крови — эллинской съ местной, тоже влiянiе просвещенiя на варварство, — влiянiе, сначала развивающееся на окружающую среду, потомъ ослабевающее, проникаемое напоромъ противодействующего местнаго элемента до техъ поръ, пока съ исчезновенiемъ последней капли Эллинской крови въ выродившемся потомстве не потухнетъ и последнiй лучъ занесеннаго сюда эллинизма. Примесь скифскихъ обычаевъ и понятiй въ нацiональномъ характере воспорскихъ поселенцевъ всего лучше объясняетъ легкость, съ которою Пантикапейскiе греки подчинились правленiю полумонархическому, полуреспубликанскому, и въ теченiи вековъ сохранили это смешанное, не нормальное для нихъ правленiе. Силе Эллинскаго духа уже значительно нужно было ослабеть въ третьемъ поколенiи поселенцевъ для того, чтобы iонiйское племя подчинилось въ Воспоре власти государей, въ ту самую эпоху, когда Афины, средоточiе Эллинизма и корень iонiйскаго племени, — Афины уничтожали у себя все следы монархической власти. За удаленностью отъ современной исторической сцены и после гибельнаго обезлюденiя Милета, дело — оскифленiя воспорскихъ поселенiй пошло бы, вероятно, еще быстрее, еслибы не возникла новая струя родственнаго общенiя съ соотчичами, взаменъ техъ сыновнихъ связей, которыя порвались съ гибелью iонiйской метрополiи. Правда, отечественное пепелище, Милеть, стало снова заселяться после победъ Кимона у береговъ Азiи (449 г. до Р.X.); но заселялось оно не пленниками, возвращенными съ береговъ Персидскаго залива, а пришельцами съ разныхъ местъ, преимущественно Афинянами. На торжествующiе Афины обращены были взоры всехъ Эллиновъ: къ нимъ-то, Афинамъ, отъ очужалаго ново-Милета обратилось сочувствiе воспоритянъ, темъ более, что Периклова экспедицiя въ Понтъ-Эвксиискiй (453 г.) уже очевидно завязала ту нить, которая должна была надолго установить близость отношенiй между Пантикапеею и первородною метрополiею. Эти сношенiя имели особенное влiянiе на участь Пантикапеи: они возродили и долго поддерживали нравственную силу эллинизма; они стали источникомъ просвещенiя у далекихъ поселенцевъ Воспора. При всемъ томъ, сношенiя эти не внесли въ Воспоръ — Киммерiйскiй демократической заразы. Въ объясненiе этого следуетъ напомнить, что возвышенiе Спартокидовъ пришлось только за 7 летъ до войны Пелопонезской, которая сначала отвлекла вниманiе Афинянъ отъ воспорскихъ колонiй, а потомъ поглотила ихъ могущество; мы даже думаемъ, что сознанiе своихъ местныхъ выгодъ заставляло самихъ гражданъ Воспора чуждаться разъединенiя и что примерь Нимфеона, обложеннаго Афинскою данью, оставался памятнымъ предостереженiемъ. Къ тому же политика новыхъ династовъ отлично съумела отклонить опасность демократической пропаганды между своими Эллинскими подданными. Когда Афины стали снова оправляться отъ бедственнаго исхода своей борьбы за игемонiю, то Спартокиды принялись за политику дружелюбiя и услугъ въ отношенiи Афинъ, и эту политику они выполнили съ редкимъ искусствомъ, связавъ пользу республики съ продолженiемъ власти воспорскихъ государей. Могущественнейшiе и славнейшiе изъ этихъ государей были лучшими друзьями Афинянъ, но друзьями и услужниками въ частныхъ и международныхъ спошенiяхъ, съ сохраненiемъ совершенной независимости своихъ государственныхъ интересовъ. Такъ Левконъ I, воцарившiйся въ самый годъ знаменитой морской победы Конона надъ Лакедемонянами при Книде (393 г. до Р.X.), не возвратилъ Афинянамъ Нимфеона, занятаго отцемъ его Сатиромъ I, вследъ за Эгосъ — Потамоскимъ пораженiемъ (405 г.); но при случаяхъ неурожая въ Аттике, снабжалъ Афины — даромъ — огромными запасами пшеницы; а сынъ его Перисадъ I (348 — 311) постановилъ законъ, что всякiй, купившiй въ его владенiяхъ пшеницу для отправления въ Афины, можетъ вывозить ее безпошлинно 1). Величайшiе Aфинскie ораторы — Изократъ и Демосфенъ, стали превозносить похвалами государей Воспора; иные изъ нихъ даже не безъ корысти — если верить соперникамъ Демосфена, Эсхину и Динарху. Титулъ «афинскаго гражданина», похвальныя превозглашенiя вырезанныя на мраморе, и даже статуи воздвигаемыя въ Акрополе афинскомъ, ознаменовывали признательность Афинянъ къ щедротамъ Спартокидовъ. Очевидно, дело доходило до того, что угодливость и лесть демократiи афинской Спартокиды могли выставлять въ примеръ и назиданiе под¬даннымъ. Таково было влiянiе Афинъ на Пантикапею, такова была роль славнейшаго изъ городовъ Эллады въ отношенiи гражданъ воспорской столицы и ея архонтовъ-царей. Посмотримъ теперь на отношенiя самыхъ поселенцевъ къ Спартокидамъ и на судьбу Пантикапейской автономiи при управления этихъ государей.

10. Мы уже сказали, что необходимость правительства твердаго, способного поддерживать общественную безопасность, защищать и, по возможности, распространять оружiемъ государство — вотъ что побудило воспорскихъ Грековъ, на перекоръ чувству, отступится отъ своихъ демократическихъ влеченiй и признать наследственную династiю. Какъ люди, занятые торговлею, земледелiемъ и разнаго рода местными промыслами, — люди издалека пришедшiе, съ целью добиваться богатства, а не осуществлять политическiя утопiи, поселенцы немного имели досужнаго времени на то, чтобы радеть о делахъ государственныхъ наравне съ собственными. Естественно, по этому, что они сами поддались соглашенiю, возникшему между ими и ихъ династами, темъ более, что, и съ передачею верховной власти въ руки последнихъ, Эллины не отчуждали своихъ гражданскихъ правъ, своей общинной автономш. Но тамь, где эти права существенно зависели отъ характера властелина — наследственнаго, располагавшего войскомъ, сокровищами и безъ сомненiя, многими должностями, — конечно, не одно посягательство правителей на древнiй законъ управляемыхъ должно было нарушать доброе расположенiе Пантикапеянъ къ водворившемуся у нихъ порядку вещей. Вотъ что объясняютъ слова Страбона «что государей Воспора называли тиранами, хотя (какъ оговариваетъ онъ веследъ за темъ) большая часть изъ нихъ, начиная отъ Перисада и Левкона,были очень добрые государи, такъ что Перисадъ сопричисленъ былъ даже къ числу боговъ. Названiе тиранъ выражаетъ здесь общее чувство не любви, питаемое Эллинами ко всякой власти, личной и произвольной, чувство врожденное, неизбежное помимо даже нарушенiя какихъ либо правъ общественныхъ; но местная необходимость монархической власти и личныя достоинства большей части государей объясняютъ терпенiе гражданъ; къ тому же, на прозвище «тиранъ», которымъ ворчаливые поборники демократизма въ тихомолку отводили душу, гласно отвечалъ титулъ архонта, офицiально носимый Спартокидами. «Архонтство» составляло открытое сознанiе народнаго источника власти Спартокидовъ; оно темъ более льстило самолюбiю гражданъ, что въ противуположность этому званiю сродному какъ мы видели, самымъ строгимъ республикамъ, теже самые правители пользовались въ отношенiи туземныхъ народовъ титуломъ Василевса (царя) со всеми его преимуществами. Тутъ-то и проявляется черта политическаго разграниченiя, обозначавшаго гражданское превосходство Эллина надъ варваромъ. Оба титулаприводятся вместе на надписяхъ Спартокидовъ, но архонтскiй всегда прежде царскаю и такимъ образомъ верховная власть въ Воспоре делилась на два юридическiя начала: во первыхъ, власть ограниченную, являющуюся въ виде ответственной магистратуры, добровольно учрежденной Эллинами, народомъ старшимъ по просвещенiю, людьми-гражданами, проникнутыми сознанiемъ права участiя каждаго изъ нихъ въ законодательной и судебной власти своей родины; во вторыхъ — власть неограниченную, заключающую въ себе полноправiевождя дружинъ, судьи и даже первосвященника, власть переходящую отъ отца къ сыну, словомъ, ту Πατρικαί Βασιλεîαι — родовую царскую власть, которая, по Фукидиду, у Эллиновъ выработалась и преобладала въ героическiя времена, а у скифскихъ племенъ никогда не выводилась. Первымъ результатомъ утвержденiя власти царской въ Воспоре было упроченiе безопасности (а съ темъ вместе и благосостоянiя) меньшинству народному, Эллинамъ, предъ большинствомъ, местнымъ народонаселенiемъ, Скифами, принужденными жить мирно съ переселенцами. Передавая династамъ верховное заведыванiе общимъ благоустройствомъ и вручивъ имъ защиту государства, воспорскiя общины извлекали столько выгоды для частныхъ интересовъ, что можно уже было поплатиться некоторымъ ограниченiемъ гражданскаго права, переносить даже случайныя притесненiя. Съ утвержденiемъ Спартокидовъ должны были исчезнуть раздоры политическихъ партiй, те внутреннiе безпорядки, которые неминуемо предали бы поселенцевъ въ руки варваровъ, довели бы до незавидныхъ отношенiй азiятскихъ iонiйцевъ къ Персамъ. Вместо перспективы — быть поглощенными соседними варварами, явилась возможность распространяться на счетъ туземцевъ и эксплуатировать ихъ коммерчески, такъ какъ всякое завоеванiе Спартокидовъ, всякое распространенiе ихъ царской власти надъ скифскими народами, не только уменьшало опасность вторженiй въ Воспоръ, но и открывало Эллинамъ — торговцамъ новыя промысловыя выгоды. Вотъ почему, коль скоро архонтъ — царь Воспора — оказывалъ уваженiе къ нацiональнымъ обычаямъ поселенцевъ, щадилъ ихъ общинную автономiю, укрощалъ туземцевъ, хотя бы и расширяя надъ ними власть свою; коль скоро онъ оберегаль земледелiе, поощрялъ торговлю и промыслы, то Эллино-Воспорцы считали, что имъ остается только благословлять боговъ и, по словамъ Дiодора Сицилiйскаго, «они расточали предъ заезжими соотечественниками величайшiя похвалы своему государю». Отсюда источникъ популярности и далекой славы Сатира 1-го, Левкона и Перисада 1-го; отсюда то и произошло пожалование въ боги послeдняго изъ этихъ властелиновъ.

Приведемъ примеръ, который подтвердить наши соображенiя и покажетъ фактически характеръ взаимныхъ отношенiй между Эллинами Воспора и государями династiи Спартокидовъ. Эвмелъ, одинъ изъ сыновей Перисада I, вступя на престолъ по смерти двухъ старшихъ братьевъ своихъ, спешилъ избавиться отъ всехъ, кто могъ угрожать безопасности его царствованiя: онъ велелъ умертвить женъ, детей и даже друзей своихъ кратковременныхъ предшественниковъ. Но приведемъ здесь буквально слова Дiодора Сицилiйскаго: «Видя, что жители Пантикапеи негодуютъ на эти убiйства, Эвмелъ собралъ народное собранiе, предъ которымъ сталъ оправдывать свое поведенiе и обзявилъ возстановленiе отцовскихъ правъ гражданства. Онъ возвратилъ также Пантикапеянамъ льготы, которыми пользовались ихъ предки. Такимъ образомъ посредствомъ благодеянiй, возвратя себе любовь, которою онъ пользовался прежде, Эвмелъ продолжал, управлять своими подданными по установленнымъ законамъ и личными качествами привлекъ не обыкновенную привязанность».

Изъ этого разсказа историка видно, что въ Воспоре Киммерiйскомъ, для управления царствующихъ архонтовъ существовали «установленные законы»; что по отцамъ унаследованные права вольныхъ гражданъ (πάτριος πολιτεία) — хотя и нарушались властвующими, но не менее того неискоренялись въ сознанiи народа и, какъ органическое начало, были такъ еще живучи два века спустя после основанiя Пантикапеи, что Эвмелъ, царствовавшiй въ последнихъ годахъ IV века (309 — 304) для упроченiя своей популярности долженъ былъ прибегнуть къ возстановленiю стараго гражданскаго порядка. Имелъ ли Воспоръ Киммерiйскiй своего природнаго законодателя — местнаго своего Солона — какъ оне имели въ лице Ахайкара, своего туземнаго мудреца — прорицателя, сведенiй обь этомъ намъ не сохранилось. Но считаемъ возможнымъ предположить, что те формы управленiя, которыя возстановлялъ названный сынъ Перисада I, блиско подходили къ учрежденiямъ даннымъ Солономъ Афинянамъ; что они также основаны были далеко не — на демократическомъ, а на тимократическомъ начале, то есть, что права на почетъ и на занятiе общественныхъ должностей соразмерялись съ состоянiемъ гражданъ. Низшимъ классамъ народа Солонъ предоставиль власть защитительную, достаточною для огражденiя себя отъ притесненiй Евпатридовъ и людей богатыхъ, но безъ вмешательства въ права высшихъ классовъ. Известно, что знаменитому законодателю афинскому приписываютъ учрежденiе совещательнаго верховного совета, названного Були (Βουλή) что советъ этотъ, задуманныя имъ меропрiтiя, долженъ былъ предлагать народному собранiю (Экклизiи) и что только после народнаго утверждения, предложенiе совета ( προβούλευμα) получало значенiе псефизма (ψήφισμα), т.е. обязательнаго для всехъ постановления. Постановленiя оглашались словесно и изсекались на камне отъ имени верховнаго совтьта — Вули — и дэмоса (ό δήμος) — т.е. народа, въ смысле политической корпорации. Вотъ эти — то формы афинской Солоновской автономiи, встречаемъ мы и въ Воспоре Киммерiйскомъ, въ Пантикапее. На одной надписи, находящейся ныне въ Эрмитаже, читаемъ туже Формулу приговора: δεδόχθαι τή βουλή καή ήω ωήμω (постановили Советъ и Народъ) Формулу — которая постоянно употреблялась въ Афинахъ въ IV веке до Р.X. исключительно, и такимъ образомъ мы прiобретаемъ следуюшiе элементы Пантикапейской автономiи, очевидно заимствованные изъ древне — iонiйскихъ порядковъ и афинскаго управленiя — до реформы Клисфена (509 г. до Р.X.)

1. Верховнаго представителя исполнительной власти, съ темъ же титуломъ ΄Ά ρχων — Правитель, какъ въ Афинахъ, но несменяемаго, а пожизненнаго и наследственнаго въ династiи Спартока. Такъ было въ Афинахъ при Пизистратидахъ, а прежде еще — при Медонтидахъ, наследственныхъ архонтахъ изъ Кодрова дома, происходившихъ оть Медона, старшаго сына последняго афинскаго Царя; Такъ было и въ Милете, основанномъ Нелеемъ и возвеличеннаго потомками этого младшаго сына Кодра. Но правитель города Пантикапеи сталъ Архонтомъ во всемъ Воспоре (έν Βοσπόρω или του̃) т.е. правителемъ надъ всей страной, которая подразумеваласъ подъ словомъ Воспоръ (какъ и Iонiя) соединенiе одноплеменныхъ общинъ въ чужой стране. Только за пределами этой союзно общинной области, Архонтъ становился царемъ — по обычаю местно-скифскому.

2. Совещательный Советъ — Βουλή, по примеру афинскаго. Въ немъ, по всей вероятности, председательствовалъ Архонтъ Воспорскiй.

3. Народное собранiе — Έκκλησία δήμου. Въ экстренныхъ случаяхъ эти экклизiи созывались Архонтомъ — какъ видимъ изъ разсказа Дiодора Сицилiйскаго; но, по всей вероятности, обыкновенныя народныя экклезiи, въ которыхъ эллинскiе граждане о городскихъ общественныхъ делахъ и для утвержденiя меръ касающихся внутренняго городскаго распорядка, созывались, какъ въ Афинахъ срочно, отъ имени Совета.

За симъ, относительно собственно-городскихъ чиновъ и учреждение — все доставленныя намъ надписями сведенiя потверждаютъ еще более и еще ближе подражанie Афинамъ. Такъ мы видимъ на надписяхъ Пантикапеи Епимелитовъ (έπεμεληταί), которые, какъ известно, заведывали въ Афинахъ мистерiями, священными обрядами, или наблюдали за эмпорiономъ (торжищемъ прибрежнымъ); — видимъ агорономовъ (άγορανόμοι), какъ и въ Афинахъ смотревшихъ за торговлею и исполненiемъ относящихся къ ней постановленiй; — гимназiарховъ (γυμνασιάρχοι), начальниковъ гимназiй — должность установленная Солономъ и упоминаемая въ одной воспорской надписи; встречаемъ въ Воспоре истолкователей предвещанiй (χρησμολόγοι), надъ которыми, въ Афинахъ, потешался Аристофанъ, и, наконецъ, замечаемъ хранителя архивовъ (γραμματοφύλάζ), нашей Пантикапеи, столь бедной историческими сведенiями.

Отъ Эвмела перейдемъ къ царствованiю одного изъ Левконовъ, который жилъ, какъ предполагаютъ, въ начале третьяго века (около 200 л. до Р.X.). Делаемъ столетнiй скачекъ, скачекъ невольный — вследствiе утраты Дiодоровой истоpiи, съ его ХХ-й книги. Два примера хитрости этого Левкона, приведенные въ Стратагемахъ Полiена, съ самой печальной стороны представляютъ характеръ этого государя и положенiе его подданныхъ. Но следуетъ заметить: не въ одномъ Воспоре Киммерiйскомъ — во всей Грецiи, все изменилось къ худшему, въ перiодъ открывшiйся после Херонейской битвы. Выше мы указывали уже на преобладанiе тираннiи и олiгархiи въ греческихъ городахъ почти повсеместно, съ половины VII века до основанiя Пантикапеи и паденiя Милета; на крайнюю редкость, почти изчезновенiе деспотовъ съ этого времени до 350 г., т.е. въ теченiи лучшихъ дней греческой исторiи. Во время же, котораго мы коснулись, теперь, въ Воспоре, т.е. въ III веке предъ Р.X., по мере того какъ Грецiя, упадая въ гражданскихъ чувствахъ и воинскомъ духе, дошла до охраненiя себя наемными войсками, до полнаго приниженiя вмешательствомъ чужихъ хозяевъ въ свои собственные дела — снова возникаютъ въ Элладе деспоты, опирающiеся на постоянную чужеземную стражу, а въ Воспоре Киммерiйскомъ, влiянiе времени выражается усиленiемъ тиранническаго свойства династовъ и вырожденiемъ эллинскаго потомства изъ гражданъ — въ подданныхъ. Прошло время, когда Эвмелъ оправдывалъ дела свои предъ народнымъ собранiемъ и заискивалъ расположенiе Пантикапеянъ признанiемъ ихъ древняго права самоуправленiя, возвращенiемъ имъ торговыхъ льготъ (άτέλεια) и проч. Не далее какъ чрезъ столетiе после событiя разсказаинаго Дiодоромъ, и не смотря на молчанiе исторiи о превратностяхъ Пантикапейской автономiи въ теченiи этого времени, два нижеприводимые примера, достаточно покажуть, что прежнiй порядокъ вещей изменился и что настало время, когда властители своими притесненiями и лукавствомъ, а ихъ подданные своимъ малодушiемъ вполне заслуживали: одни названie тирановъ, другiе — миксъ-эллиновъ, или выродившихся Грековъ.

Узнавъ, что мнoгiе изъ Пантикапеянъ составили противъ него заговоръ, этотъ Левконъ, столь не похожий на своего перваго соименника, созвалъ всехъ торговцевъ города и занялъ у нихъ все деньги, какiя у нихъ были, «подъ предлогомъ, что нужно подкупить враговъ (не Скифовъ-ли?), съ которыми онъ велъ переговоры и которые должны ему предаться ». Купцы охотно дали деньги. Получивъ ихъ, онъ собралъ всехъ купцовъ во дворецъ и открылъ имъ заговоръ. Онъ просилъ ихъ быть его телохранителями, темъ более, что отъ спасенiя его жизни зависела целость ихъ денегъ. Чтобъ сохранить добро свое, купцы взялись за оружiе и стали стражами Левкона и дворца. Съ помощiю ихъ и своихъ приворженцевъ, Левконъ успелъ истребить всехъ участниковъ заговора, а по утвержденiи своей власти, онъ отдалъ купцамъ деньги, которыя у нихъ занялъ.

Вотъ какiя узы всего лучше привязывали тогда подданныхъ къ ихъ верховному повелителю! После драгоценнаго очерка воспорскихъ нравовъ въ III веке до Р.X. приведемъ черту финансовыхъ меръ тогоже времени. Она темъ важнее для насъ, что относится къ той именно части автономiи, которая составляетъ предметъ нашего сочиненiя: она обнаруживаете посягательства на право общинъ чеканить монету отъ своего имени для собственнаго употребленiя и прибыли общинной:

«Однажды, когда онъ нуждался въ деньгахъ» говоритъ Полiенъ «тотъ же Левконъ объявилъ въ своемъ государстве, что онъ хочетъ выпустить новую монету и повелелъ всемъ представлять ему прежнюю, для того, чтобъ вся монета была одинаковаго штемпеля и хорошей пробы. Ему принесли все старыя монеты. Онъ только перечеканилъ ихъ и удвоилъ цену, а чрезъ то самое выигралъ половину всего, что было собрано».

Все это доказываетъ, что въ то время автономiя Пантикапеи (равно какъ и другихъ колонiй Воспора Киммерiйскаго) была уже въ полномъ упадке. Древнее и драгоценное право, занесенное изъ Iонiи предками воспорскихъ эллиновъ, эта автономiя произвела все, чего можно было ожидать отъ нея на местности отдаленной и въ эту позднюю эпоху эллинскихъ вольностей: съ VI по III векъ до Р.X., съ основанiя воспорскихъ колонiй, до времени общаго упадка кореннаго духа Эллиновъ, она составляла незыблемое основанie того гражданскаго зданiя, въ которомъ монархiя была только верхней точкой въ своде; автономiи этой каждая община была обязана своимъ возвышенiемъ, а все потомство iонiйскихъ поселенцевъ — своимъ превосходствомъ надъ туземцами. Сохранение автономии служило поддержкою народнаго духа; но, пересаженная въ среду варварскую, враждебную, принужденная отдаться подъ покровительство монархическаго правленiя, за тезмъ только и щадившаго ее сперва, чтобы исподоволь приготовить свой исключительный перевесъ, эллино-воспорская автономия начала увядать съ каждымъ поколенiемъ, по мере того, какъ кровь Iонянъ мешалась со скифскою, такъ ослабевало влiянiе Афинянъ въ этихъ странахъ, а Спартокиды все более и более посягали на ея права. Но въ сущности не это царственное племя, изъ самой автономiи возникшее, сгубило ее: Спартокиды были только наперсниками судьбы, живымъ орудiемъ ея роковыхъ приговоровъ. Стараясь распространить свою власть въ ущербъ общинныхъ привилегий, эта династiя пользовалась только благопрiятными для ней обстоятельствами: общимъ упадкомъ духа свободы у Эллиновъ, упадкомъ, проявившимся въ Воспоре Киммерiйскомъ наравне съ прочими странами. Къ тому же и самое могущество Спартокидовъ, внешне начавшее возрастать по мере перехода къ династамъ власти гражданъ, внутренне стало склоняться къ упадку вследъ за автономiею городовъ. Съ вырождешемъ политической энергiи эллинскихъ подданныхъ могущество наследниковъ Левкона I лишилось существеннейшей своей поддержки и стало въ свою очередь все более и более терять жизненныя силы. Извесно, что со времени вступленiя на престолъ Перисада 2-го, внука Евмела и сына последний) царя, упоминаемаго Дiодоромъ до отреченiя «того изъ Перисадовъ», о которомъ Страбонъ говорить, какъ о последнемъ царе Спартакова рода (съ 289 до 115 г. до Р.X.), исторiя Воспора Киммерiйскаго представляетъ пробезлъ, открытый догадкамъ и сомненiю. Но при последнемъ Перисаде, современникъ Мифрадата Евпатора, царя понтiйскаго, произошло событiе, которое какъ нельзя лучше характеризируетъ роковую судьбу Воспора и ходъ делъ его въ теченiи упомянутаго историческаго пробела. Общая слабость государства, правителей и подданныхъ ясно обнаруживается въ конце нашего эпиграфа, въ томъ месте, где Страбонъ упоминаетъ о присоединенiи Воспорскаго царства къ Понтiйскому, присоединенiи произшедшемъ отъ невозможности противиться варварамъ. Очевидно, что перевороту способствовало желанiе народа найти у царя, прославившагося своею энергiею, ту защиту, къ которой ни народъ воспорскiй, ни его государи не считали себя способными въ эту эпоху унынiя и истомы общественной.

11. Мифрадатъ, сделавшись повелителемъ царства Спартокидовъ, началъ подражать давнешней политике этихъ государей. Онъ пощадилъ автономiю эллинскихъ общинъ Воспора, и въ числе прочихъ привилегiй сохранилъ имъ ту, которая всего более для насъ интересна, т.е. Пантикапея и другiе города продолжали бить монету отъ своего имени и безъ всякихъ знаковъ царской власти, кроме изображенiя некоторыхъ типовь, принятыхъ на царской монете Понта. Точно также какъ и въ отношенiи Херсониса (который первый призвалъ на помощь царя, признаннаго Ираклеею, его метрополiею, Мифрадатъ по всей очевидности принялъ сначала только роль покровителя (προστάτης) Воспора Киммерiйскаго, то есть усвоилъ себе власть добровольно — ограниченную, съ обязанностью поддерживать самобытность эллинскаго племени вь этихъ странахъ. Таково по-крайней-мере было мненiе обь этомъ Воспорцевъ: подь покровительствомь государя могущественнго, но въ то же время далекаго, отвлекаемаго отъ Воспора многими владенiями и честолюбивыми замыслами, они надеялись избавиться отъ корыстолюбивой жадности и нападенiй своихъ соседей, чаяли увидеть старое время, дорогое приволье своихъ предковъ. Но отправя въ Тавриду войска, которыя прогнали Скифовъ и освободили воспорскихъ Эллиновъ отъ дани варварамъ, Мифрадатъ не замедлилъ наложить на Воспоритянъ дань въ свою пользу и, по словамъ Страбона, этотъ новый форосъ доходилъ до 180,000 медимновъ пшеницы и 200 талантовъ серебра. Сама-по-себе дань эта не могла назваться чрезмерной, но она не принесла ожидаемой защиты. Оказалась ошибка въ разсчете воспорскихъ Грековъ, ошибка, которую не могло вознаградить осуществленiе другой надежды — жить далеко отъ непосредственнаго наблюденiя властелина; дело въ томъ что съ того времени, какъ полководцы Мифрадата явились въ Тавриде, и Неоптолемъ двукратно победилъ варваровъ въ самомъ проливе, въ виду Пантикапеи, внiманiе Мифрадата вступившего въ борьбу съ Римлянами, действительно было отвлечено отъ этихъ странъ; более отвлечено, чемъ могли желать его новые подданные, жившiе на Воспоре. Отъ дани они были не прочь, лишь бы купить ею вожделенную помощь грознаго царя противъ неменее грозныхъ соседей, Скифовъ; а последнiе, всегда умевшiе скоро оправлатся отъ пораженiй, не замедлили, постарому, теснить и грабить эллинскiя общины, лишенныя на сей разъ действительной помощи покровителя, добытаго новой данью. Однако воспорскiе Греки съумели, съ одной стороны, кое-какъ защищаться, съ другой, терпеть поборы; они благоразумно терпели, пока счастiе не оставляло ихъ государя; но неудача предпрiятiй въ Грецiи — пораженiе Мифрадата въ конце его первой войны съ Римлянами (отъ 88 до 84 г. до Р.X.) — вызвала наружу затаенное неудовольствiе Воспоритянъ. Съ техъ поръ, невзгодныхъ для Мифрадата, начались частыя и внезапныя возмущенiя, подобный скрытому неугасаемому огню; они ясно показали, что владычество «Ахеменида» стало уже игомъ весьма мало совместнымъ съ интересами воспорскаго общиннаго союза. Первое пробужденiе этого духа независимости было укрощено войсками, который Мифрадатъ послалъ изъ Понта и Колхиды. Сопротивленiе обитателей Воспора было упорно: оно потребовало немалыхъ усилiй, обнаружило понийскому царю неподозреваемую силу маленькаго и почти забытаго имъ государства. Мифрадатъ попытался удовлетворить Воспоритянъ, давъ имъ, взаменъ своего отдаленнато покровительства, архонта-царя, пребывавшаго въ Пантикапею, и этотъ новый государь быль одинъ изъ его сыновей, Махаресъ возведенный на престолъ Спартокидовъ около 79 г. до Р.X. Но несчастiя Мифрадата и въ недрахъ его семейства посеяли язву возмущенiй. Махаресъ, вместо того, чтобъ помочь своему отцу, осажденному въ Синопе, передался на сторону победителей, т.е. Римлянъ. Вскоре засимъ Мифрадатъ, избегнувъ преследовавшего Помпея, прошелъ Колхиду и ущелья Кавказа, и лично явился въ Пантикапею (въ 65 г, до Р.X.). Ужасъ ему предшествовалъ; деянiя жестокаго правосудiя ознаменовали его первые шаги. Посольства Махареса къ Мифрадату не имели успеха: мольбы не въ силахъ были смягчить оскорбленнаго отца; когда последнiй, подобно каре боговъ, и съ сердцемъ, истерзаннымъ изменою, сталь приближаться къ Воспору темъ путемъ, который, другой страдалецъ, Промефей, указывалъ некогда гонимой Iо, Махаресъ решился наконецъ убежать изъ Пантикапеи, но не избегъ казни; вследъ затемъ братъ его Ксифаресъ заплатилъ смертью за измену своей матери: Мифрадатъ, въ глазахъ Стратоники, велелъ убить его и сбросить тело сына въ волны пролива. Такого рода делами ознаменовалось вступленiе престарелаго царя въ столицу воспорскаго государства, теперь единственную столицу единственнаго царства, которое осталось у него при конце его поприща. «Испытавъ счастье и несчастье и считая долгомъ на все пытаться и ничего не отчаиваться», Мифрадатъ собирался еще напасть на Италiю съ севера и разгромить враговъ на ихъ родине; но новыя бедствiя окончательно сломили неукротимаго, уничтожили его громадные замыслы и не дали ему преждевременно исполнить дело Аларика и Аттилы. По словамъ Дiона Kacciя «ужаснейшее землетрясение, какое только запомнятъ люди, разрушило многiе изъ его городовъ; въ войске вспыхнули возмущения; Фанагорiя и, по ея примеру Херсонисъ, Феодосiя, Нимфеонъ и другiя места, провозгласили себя независимыми; наконецъ, сыновняя измена снова возстала противъ Мифрадата и, на этотъ разъ, она завершила его злополучiя. Желая спасти права свои на престолъ неоспоримымъ доказательствомъ своей ревности противъ врага Рима — теперь общаго врага, по милости несчастiй, — сынъ Мифадата, Фарнакъ, принял, начальство надъ бунтовщиками, не содрагаясь и отъ самой мысли отцеубiйства. Онъ овладелъ Пантикапеею, «которая не оказала ни малейшаго сопротивления» и осадилъ отца въ его дворце, на акрополе. Съ вершины горы, которой суждено было носить имя его, изъ за стенъ крепости, составлявшей его последнее убежище, Мифрадатъ виделъ позорное торжество своего сына: наследственная дiадима еще лежала на челе царственнаго старца и чернь, неуспевшая сорвать венца настоящаго, украсила новаго царя, Фарнака, дiадимою изъ пергаминнаго списка. Римскiе беглецы, варвары окрестныхъ странъ, граждане, приневоленные къ ратной службе, воины безъ дисциплины и чернь, собравшаяся для буйства и добычи — таковы были приверженцы клятвопреступнаго сына. Они окружали стены Акрополя, не опасаясь уже наказания за неистовство, не ведая жалости къ падшему величiю; они проклинали Мифрадата, упрекали за налоги, вынужденные войною, требовали жалованья, неуплаченнаго за истощешемъ казны. Напрасно пытался Мифрадатъ вызвать голосъ природы изъ сердца сына, напрасны были его усилiя усмирить подданныхъ: предъ нимъ былъ выродокъ властолюбья и те отвратительныя скопища черни, какiя являются только въ дни бунта. Спастись было невозможно, и Мифрадатъ возвратился въ покои дворца, чтобы умереть какъ жилъ — царемъ и героемъ. Но ни ядомъ, ни мечомъ не могъ онъ лишить себя жизни: первый не действовалъ на организмъ, насыщенный частыми прiемами противоядiй, а ударъ, нанесенный мечомъ, нанесенъ былъ рукою, ослабевшею отъ старости, онемевшею отъ новыхъ душевныхъ потрясенiй и только—что принятаго яда. Тогда, по Аппiану, несчастный старецъ уговориль начальника наемной стражи нанести последнiй ударъ, а по разсказу Дiона, «воины, которыхъ онъ посылалъ про-тивъ сына, ускорили смерть его, бросившись на него съ мечами и копьями». Такой-то страшной трагедiи была театромъ Пантiкапея, въ 63-мъ году до Р.X.; годъ незабвенный въ ея летописяхъ, решившiй такъ много для будущности всего государства! «Все было кончено въ этихъ странахъ», говоритъ историкъ, котораго мы только что приводили. Действительно, независимости воспорскаго царства нанесенъ былъ ударъ, неизлечимый посредствомъ злодеянiя, погубившего Мифрадата, — злодеянiя, къ которому присоединилась еще отвратительная низость — оскорбленiе его трупа. Правда, еще въ продолжении полувека, до вступленiя на престолъ князей Аспургитановъ и окончательнаго подчиненiя игу Рима, въ Воспоре заметны судорожные порывы къ самобытной жизни; край этотъ испытываетъ безпрестанныя волненiя и поочередно возстаетъ противъ всехъ своихъ властителей. Нельзя не признать во всемъ этомъ проявленiй того стариннаго демократичеекаго духа, который некогда одушевлялъ воспорскiя общины; но запоздалыя вспышки выродившагося племени творили только одни бедствiя, и после каждой изъ этихъ попытокъ тяжелее становилась неволя Воспора, сильнее его униженiе. Целый перiодъ быта, развившегося подъ влiяшемъ эллинскаго духа и по эллинскимъ преданiямъ, отходилъ въ эти времена въ Воспоре, и, подобно огню, готовому потухнуть, автономiя сгорала въ непредвидимыхъ, мгновенныхъ проблескахъ. Такъ, после смерти Мифрадата, пока Фарнакъ воевалъ въ Понте, гоняясь за несбыточною мечтою возстановить монархiю своего отца, его воспорская столица сделалась притономъ грознаго возмущенiя: Асандръ, одинъ изъ полководцевъ Фарнаковыхъ и, можетъ быть, потомокъ древне-эллинскихъ фамилiй Пантикапеи, превозглашенъ былъ тамъ архонтомъ Воспора. Это несвоевременное возвращенiе къ формамъ народнаго правленiя огласилось даже на пантикапейскихъ статерахъ 1) , но продолжалось оно недолго: после пораженiя и смерти Фарнака, архонтъ, похититель престола, сталъ неоспоримымъ властелиномъ; тогда онъ поспешилъ разстатьея съ титуломъ принятымъ въ бурные дни народныхъ волнений. У Рима (соизволенiе которого стало уже съ того времени важнее всехъ народныхъ провозглашений), Асандръ просил униженно утвердить за нимъ власть и пожаловать ему титулъ царя. Подобно Фарнаку, онъ признанъ быль царемъ воспорскимь въ качестве вассала имперiи, но, сверхъ того, онъ первый на Воспоре получилъ отъ Августа курульное кресло (sella curulis), почетный плащъ или тогу (toga prsetexta) — жалкiе знаки почести, которые низводили государей независимыхъ Востока, на одну степень съ римскими проконсулами, съ блюстителями чужеземного ига и сборщиками чужеземной дани. Подъ конецъ долгаго царствованiя, твердость котораго укрощала порывы народные, а умная и ловкая политика съумела возвратить Воспору часть его прежней славы, подданные изменили престарелому Асандру: они предпочли ему обманщика, самозванца, мнимаго внука Мифрадатова, Скрибонiя, одно уже латинское имя котораго представляло полное противуречье притязанию на родство съ Ахеменидами и на ихъ наследство. Асандръ добровольно лишилъ себя жизни: Скрибонiй погибъ насильственною смертью: его убили, когда обманъ обнаружился и въ четвертый разъ, со дня гибели Мифрадата, въ Пантикапее возстало то народное возмущенiе, которое неминуемо низвергало прежняго избранника и все сделанное прежнимъ возмущенiемъ. Полемонъ, сынъ ритора изъ Лаодикеи, раболепное созданiе Римлянъ, уже возведенный на царство понтiйское, получилъ тогда отъ Марка-Агриппы прибавочный титулъ царя Воспора Киммерiйскаго, съ обязанностью унять духъ буйства, постоянно волновавшiй маленькое государство. Когда Полемонъ прибылъ туда, со своимъ войскомъ, Пантикапейцы уже управились съ самозванцемъ; но имъ не слюбился и избранный Римлянами новый царь-чужеземецъ, и они пошли ему на встречу съ оружiемъ въ рукахъ. Полемонъ разбилъ войско воспорское; но его победа не имела решительныхъ последствiй, не заставила Воспоритянъ признать его государемъ, и озадаченный искатель чужихъ престоловъ и новыхъ подданныхъ долженъ былъ обратиться къ помощи своего патрона, Агриппы. Тогда-то въ 14 году до Р.X., римскiе легiоны въ первый разъ проникли въ Воспоръ Киммерiйскш и Агриппа нанесъ такъ называемымъ бунтовщикамъ пораженiе, которое невозвратно подчинило ихъ страну всемiрному игу. Черезъ 49 летъ после смерти Мифрадата измена Воспоритянъ принесла все свои плоды: присутствiе Римлянъ въ Пантикапее было достойнымъ ея возмездiемъ, и поработителямъ довелось, по милости безразсудства Пантикапеянъ, на ихъ счетъ и въ самомъ убежище заклятаго врага своего, праздновать победныя поминки его смерти. Въ то время многiе изъ гражданъ, которые смотрели на вступленiе въ воспорскую столицу легiоновъ прибывшихъ изъ Сирiи и Понта, могли вспомнить и о томъ дне, когда отправляли изъ ихъ города трупъ Мифрадата для выдачи Римлянамъ. Печальный опытъ тяготелъ надъ поколенiемъ, состарившимся между этими двумя днями. Пришлось сознать, что ненависти къ римскому владычеству, одушевлявшей Мифрадата, суждено было перейти къ его поколенiю и народу, наперекоръ благоразумiю и расчету, какъ роковому наследiю и небесной каре за преступленiе. Но оскорбленная тень великаго монарха жестоко отомстила сыну-отцеубiйце и невернымъ подданнымъ: она заразила ихъ своими кипучими страстями и никому не передала своего генiя; генiй его отлетелъ съ нимъ вместе, а безъ этого генiя Фарнакъ погибъ и Воспоръ лишился своей независимости. Что касается самой столицы, Пантикапеи, она потеряла тогда одно изъ драгоценнейшихъ своихъ украшенiй: знамена, некогда отбитыя Мифрадатомъ у Римлянъ, были взяты обратно Агриппою. На стенахъ пантикапейскаго акрополя явились новыя знамена — победоноснаго Рима: орлы-громовержцы, орлы легiона молнiеноснаго — роковые орлы, которые въ эти дни тяжкаго униженiя Пантикапеи, завладели даже типомъ ея монетъ.

12. Мы дошли до конца пантикапейской автономiи: она погибла въ начале христiaнской эры, которая была новою зарею для мipa, но частно въ Воспоре соответствовала началу последняго перiода — возвращенiя страны къ варварству. На четыре последнiе века Пантикапеи, въ теченiи которыхъ она еще прозябала какъ поблекшая столица дряхлеющаго государства, взглянемъ въ быстромъ перелете; изменчивыя событiя этого времени составятъ предметъ особаго тома, но автономiи въ нихъ не было места: она была уже невозвратно-отжитой эпохою, самая память о которой едва-ли тревожила измельчавшiя стремленiя новыхъ поколенiй. «Перейдя изъ рукъ Мифрадата въ руки Римлянъ» (по выражению Страбона), Пантикапея скоро утратила свое торговое значенiе и ту известность, которую она прiобрела во время афинской гигемонiи и первыхъ Спартокидовъ. Трудно было узнать въ ней прежнюю богатую колонiю Эллиновъ, куда съезжались собратья-торговцы изъ всехъ странъ и наполняли гавань ея кораблями; прошло время, когда воспорскимъ венценосцамъ подъ силу было осыпать благодеянiями первую республику Грецiи, и то время, когда граждане Пантикапеи могли справедливо похвалиться быстрымъ развитiемъ своего города и сознавать свое просветительное призванiе въ Киммерiи. Пантикапея стала пунктомъ, удаленнымъ отъ великихъ торговыхъ путей и важныхъ историческихъ интересовъ, пограничными городомъ Римской империи, чемъ-то въ роде аванпоста, затеряннаго вь далекой Скифiи и забытаго после услуги, которую она же оказала Риму смертью его страшнаго противника. Одинъ только изъ знаменитыхъ Римлянъ, другъ, зять и предполагаемый наследиикъ Августа, являлся на ея берегахъ. Это быль тотъ Маркъ Випсанiй Агриппа, который нанесъ последнiй ударь независимости Воспора Киммерiйскаго и присоедиилъ всю Тавриду къ владенiямъ имперiи. Его мгновенное появленiе вызвало четыре века рабской зависимости, и съ поръ поръ, до конечнаго разрушенiя царства Спартокидовъ, гражданамъ Воспора изъ рода въ родъ суждено было видеть на своихъ монетахъ рядъ чуждыхъ имъ и далекихъ повелителей Mipa, изъ которыхъ не только ни одинъ не ступалъ на ихъ землю, но и все они едва знали объ этихъ странахъ, удерживаемыхъ въ повиновенiи ничтожнымъ гарнизономъ. Эллинскiя преданiя со дня на день исчезали въ Воспоре; благосостоянiе государства склонялось къ упадку неотвратимому; домашней власти государей, более или менее варварскаго происхожденiя, не было преградъ; они успели избавиться отъ всякаго ограниченiя со стороны общиннаго права, и, лишенные другой деятельности, изощряли умъ свой въ проискахъ, для полученiя благосклонности императоровъ, тратили всю энергiю на собиранiе дани и притисненiе своихъ безропотныхъ подданныхъ. За ними едва наблюдали; они заслуживали презрительнаго невниманiя рабскимъ униженiемъ предъ могуществомъ цезарей и пассивнымъ повиновенiемъ ихъ декретамъ. Одинъ только изъ этихъ государей, столь гордившихся титуломъ «союзниковъ и друзей римскаго народа», потомокъ великаго Ахеменида и, подобно предку, называвшейся Мифрадатомъ, осмелился безъ соизволенiя Рима предпринять завоеванiе странъ, соседнихъ съ Воспоромъ: его отвезли за то въ Римъ пленникомъ, публично выставили на посмеянiе народа, и жизнь его кончилась жалкимъ образомъ: онъ погибъ жертвою каприза императорскаго. Урокъ послужилъ въ пользу наследникамъ Мифрадата III: никто уже изъ нихъ не осмелился подражать его примеру и вниманiе Римлянъ, на минуту возбужденное слухомъ о возстанiи въ Киммерiи и присутствиемъ въ Риме сверженнаго съ престола потомка слишкомъ памятнаго царя Понта и Воспора, опять перешло къ равнодушному забвенiю, тому забвенiю, которое такъ тяжко отразилось на воспорской исторiи. Даже географическiя известия Римлянъ ясно выражаютъ это равнодушие. Называя Паптикапею матерью всехъ городовъ Воспора (mater omnium Panticapaeum) Аммiанъ, повидимому, приписываетъ этой столице основанiе всехъ другихъ общинъ въ этой стране; но Евтропiй впадаетъ въ ошибку еще более грубую: изъ Пантикапеона и Воспора, т.е. изъ собственнаго имени столицы и ея прозвища, у него вышли два города. Но въ ту же самую эпоху на этихъ отдаленныхъ границахъ империи собирались грозныя тучи, долженствовавшiя разразиться не надъ однимъ Воспоромъ, но и надъ самымъ Римомъ. Варварскiе народы, большею частью неизвестные дотоле, равно страшные своею многочисленностью, свирепостью и страстью къ битвамъ, появились въ пустыияхъ Скифiи, постепенно откочевывая къ юго-востоку этой страны. Они нахлынули изъ отдаленнейшихъ степей Азiи, изъ баснословной Гипербореи, отъ горъ Рифейскихъ и Кавказскихъ, стекаясь къ берегамъ Меотиды и Киммерiйскаго пролива, ихъ первому привалу вне техъ степей Волги и Дона, где совершались ихъ первые и неведомые приливы, ихъ столкновенiя и отливы далее, къ пределамъ степей. Готфы, Аланы, наконецъ самые страшные изъ всехъ варваровъ, Гунны, толпились тамъ, охраняемые недальновидности Рима, более чемъ дальними пределами степей. Не разъ уже упоминали мы о многочисленныхъ и важныхъ пробелахъ въ истории Воспора Киммерiйскаго: такой пробелъ теперь снова является предъ нами. Катастрофа, достойная вниманiя, совершалась въ этой стране; но у исторiографовъ империи нетъ о ней ни малейшихъ сведенiй. Палъ престолъ государей вассаловъ Рима; царство, основанное Спартокидами, более не существовало: племя восточныхъ Готфовъ или Остроготфовъ (которыхъ византiйскiе историки называютъ Готфами Тетракситами, водворилось въ Тавриде. Оно заняло весь европейской Воспоръ и Пантикапея, столица развенчанная, ограбленная, но еще неисчерпавшая всего своего горя, необратившаяся еще въ те развалины, которыя ждали ее въ будущемъ, досталась въ руки варваровъ (405). На другомъ берегу пролива и вдоль Меотиды кочевали Гунны. Ужасъ ихъ имени заменилъ въ этихъ странахъ Скифовъ. Самые Готфы приписали имъ сверхъ естественное происхожденiе: они вели ихъ начало отъ связи колдуньевь своего племени съ нечистыми духами, обитающими въ пустыняхъ Скифiи. Аттила, бичъ Божiй, бичъ Римлянъ, долженъ былъ родиться отъ этого народа и повести его на разгромь эллино-римскаго мiра. Азiатская часть Воспора была уже во власти Гунновъ: на развалинахъ Фанагорiи и другихъ городовъ, ими разрушенныхъ въ этой части света, Гунны выжидали часа, предназначеннаго для ихъ вторжения въ Европу. Только волны морская могли остановить этихъ варваровъ; они не знали мореплаванiя, не имели средствъ перевезти на другой берегъ свои несметные орды. Но часъ ихъ пробиль, и вотъ какъ Прокопiй и Iорнандъ приводятъ любопытную и мистическую легенду о переходе Гунновъ въ Европу. Древнiй символъ таврической Артемиды — лань явилась на охоте какимъ-то вождямъ Гунновъ. Она бросилась въ Меотиду, а за нею последовали въ море и охотники, ступая по неведомому броду, которымъ пробиралась ихъ запуганная добыча. Но когда охотники, вследъ за ланью, достигли противоположная берега, лань исчезла въ одно мгновенiе, «какъ будто-бы она явилась на беду народовъ, живущихъ на другомъ берегу» или «какъ будто-бы духи, отъ которыхъ происходили Гунны, устроили все это изъ ненависти къ Скифамъ и Готфамъ». Переправясь обратно на свою сторону (говорить Прокопiй), охотники объявили всемъ, что есть возможность перейти черезь воду, и повели свои войска въ страну, оставленную Вандалами, которые находились въ Африке, и Готфами, отбывшими въ Италiю. Они внезапно напали на оставшихся Готфовъ, часть ихъ побили, а осталь¬ныхъ обратили въ бегство. Все, кто могъ спастись, перешли черезь Дунай и вступили въ земли имперiи».

Тогда-то Пантикапея разделила судьбу великихъ городовъ древности. Жесточайшiе изъ варваровъ, те, которыхъ страшныя лица, по словамъ Iорнанда, разсевали смертельный ужасъ въ рядахъ отборныхъ воиновъ, ринулись на городъ, воздвигнутый Эллинами, и предали его грабежу и разрушенiю. Они сделали изъ Пантикапеи одну общую развалину, и памятники искусства, накопившееся въ теченiи десяти вековъ и десятью веками пощаженные, полегли грудою обломковъ. Все наследiе минувшаго рушилось подъ стопами Гунновъ, и даже классическое имя Пантикапеонъ замерло какъ могильное эхо. Колесо фортуны совершило свой полный оборотъ на этомъ ристалище; перiодъ событiй, начавшихся оть пришествiя iонiйскихъ поселенцевъ, окончательно замкнулся. Съ техъ поръ здесь водворилось, и надолго, одно изъ техъ грустныхъ зрелищъ, какими наполнена была Римская имперiя въ свои последнiе годы: где цвела жизнь и деятельность общественная, тамъ стало безлюдно, дико; стояли обломки колоннъ и сыпались камни опустелыхъ жилищъ; этотъ cadaver oppidi — трупъ города—окружали могильные курганы, составлявшiе некрополь двадцати поколенiй эллинскаго потомства. Изъ пышныхъ развалинъ, слагались грубыя лачуги — по въ редкiй часъ затишья, въ тотъ часъ, когда не бушевали новые потоки хищниковъ, все вырождалось, и пепелище древней столицы стали называть съ той поры однимъ только общимъ, смутнымъ нарицанiемъ Воспоросъ.

Вторженiе Гунновъ въ Воспоръ и уничтоженiе греческой Пантикапеи относятся, по всей вероятности, къ 450 году по Р.X., хотя время этой катастрофы не определено съ точностью, также какъ и время нашествiя Готфовъ. Часть страшныхъ завоевателей довольно долго оставалась въ Пантикапее и въ Крыму, потому что у Прокопiя находимъ, что императоръ Юстинъ (518—527) посылалъ вербовать Гунновъ въ свои войска «въ Воспоросе, приморскомъ городе, находящемся въ 20 дняхъ пути отъ Херсониса, последняго города Римской имперiи». Къ этому георафическому известно названный исторiографъ присовокупляетъ, что «страна между этими двумя городами принадлежитъ Гуннамъ; что прежде она принадлежала Воспоритянамъ, некогда независимымъ, но потомъ подчинившимся власти Юстiна». Въ царствованiе Юстинiана (527 — 565) находимъ другое известiе о Воспоре и у того же самаго историка, который одинъ только изредка разеваетъ тоть буквальный мракъ неизвестности, который снова покрылъ въ эти времена киммерiйскiя страны.

Въ своей книге о зданiяхъ, Прокопiй говорить, что императоръ, узнавъ, что стены Воспороса и Херсона разрушены, велелъ построить новыя» 3). Это возстановленiе стенъ случилось въ 585 году, но не могло предохранить Пантикапею оть новыхъ бедствiй; прежней столицы Воспора выпалъ жребiй подвергаться первымъ ударамъ враговъ. Рима и Византiи. После Готфовъ и Гунновъ на нее первую ринулись Торки, подъ начальствомъ Бохана. Племя это, еще неизвестное и блуждавшее безъ цели, по предназначенное заключить рядъ нашествiй и разрушить Восточную имперiю, въ свою очередь, овладело Пантикапеей около 576 г. Въ эту эпоху Пантикапея — Воспоросъ представляла странное и грустное зрелище: зданiя ея состояли изъ великолепныхъ развалинъ и жалкихъ лачугъ, а населенiе разнилось между собой происхожденiемъ, правами, верованiями, воспоминанiями и стремленiями; грубейшее идолопоклонничество сталкивалось тамъ съ поэтическими вымыслами греческаго многобожiя; но уже вера Христа считала многочисленныхъ приверженцевъ, семью поборниковъ смиренiя, твердыхъ духомъ, закалившихся въ суровомъ искусе, перенесшихъ притесненiя и притеснителей всякаго рода. Подобно апостоламъ Iисуса въ Палестине, они жили рыбною ловлею Воспора и въ свою очередь стала ловцами человековъ, на этомь великомъ пути переселенiй народныхъ; подобно первымъ христiанамъ Рима, они были живыми тенями катакомбъ; тамъ отправляли они свое богослуженiе, скрывали и свои семейства, въ ту пору, когда новыя нашествiя, подобно буре, неслись чрезъ городъ ихъ предковъ. Богъ сделалъ этотъ городъ грудою развалинъ, местомъ роздыха для иноплеменныхъ, добычей варваровъ; но Онъ же хранилъ христiанъ, потомковъ языческаго племени, поддерживая духомъ и умножая числомъ. Жизнь ихъ была полна тяжелыхъ испытанiй, но вера утешала ихъ среди нечестiя: новый символь — крестъ, былъ ихъ спасенiемь; смиренiе ихъ искупило грехи предковъ. Изъ глубины катакомбъ они вышли, наконецъ, на светъ, и вотъ насталъ день, когда Крестъ Спасителя заблисталъ надъ падшими, разбитыми идолами, и на развалинахъ языческихъ капищъ, изъ самыхъ развалинъ этихъ соорудился христiанскiй храмъ. Во времена перваго собора въ Никее, въ 524 г., городъ Воспоросъ уже имель своего епископа, а двумя столетии позже, жители древней Пангикапеи основали тотъ храмз св. Iоанна, который существуетъ поныне и есть древнейшiй намятникъ христiанской веры въ Россiи.

Заключимъ нашъ очеркъ, пропустивъ еще несколько столетiй и останавливаясь окончательно на Х-мъ и XI-мъ векахъ. Въ этотъ позднiй перiодъ общественнаго разложенiя и средневековой сумятицы забвенiе было единственнымъ уделомъ странъ воспорскихъ, странъ никогда столь цветущихъ, плодоносныхъ и знаменитыхъ. Древняя цивилизацiя Эллиновъ, блиставшая въ теченiи пяти вековъ и пять другихъ столетiй боровшаяся съ варварствомъ, теперь совершенно потухла. Сильнее прежняго мраки киммерiйскiе и варварство снова воцарились въ исконныхъ своихъ владенiяхъ. Нашествiя все еще продолжались и, подобно тучамъ саранчи, которая налетаетъ на нивы и остается только до истребленiя жатвы, дикiя орды проходили чрезъ Воспорское царство переселенiй народныхъ; подобно первымъ христiанамъ Рима, они были живыми тенями катакомбъ; тамъ отправляли они свое богослуженiе, скрывали и свои семейства, въ ту пору, когда новыя нашествiя, подобно буре, неслись чрезъ городъ ихъ предковъ. Богъ сделалъ этотъ городъ грудою развалинъ, местомъ роздыха для иноплеменныхъ, добычей варваровъ; но Онъ же хранилъ христiанъ, потомковъ языческаго племени, поддерживая духомъ и умножая числомъ. Жизнь ихъ была полна тяжелыхъ испытанiй, но вера утешала ихъ среди нечестiя: новый символь — крестъ, былъ ихъ спасенiемь; смиренiе ихъ искупило грехи предковъ. Изъ глубины катакомбъ они вышли, наконецъ, на светъ, и вотъ насталъ день, когда Крестъ Спасителя заблисталъ надъ падшими, разбитыми идолами, и на развалинахъ языческихъ капищъ, изъ самыхъ развалинъ этихъ соорудился христiанскiй храмъ. Во времена перваго собора въ Никее, въ 524 г., городъ Воспоросъ уже имель своего епископа, а двумя столетии позже, жители древней Пангикапеи основали тотъ храмз св. Iоанна, который существуетъ поныне и есть древнейшiй намятникъ христiанской веры въ Россiи.

Заключимъ нашъ очеркъ, пропустивъ еще несколько столетiй и останавливаясь окончательно на Х-мъ и XI-мъ векахъ. Въ этотъ позднiй перiодъ общественнаго разложенiя и средневековой сумятицы забвенiе было единственнымъ уделомъ странъ воспорскихъ, странъ никогда столь цветущихъ, плодоносныхъ и знаменитыхъ. Древняя цивилизацiя Эллиновъ. блиставшая въ теченiи пяти вековъ И пять другихъ столетiй боровшаяся съ варварствомъ, теперь совершенно потухла. Сильнее прежняго мраки киммерiйскiе и варварство снова воцарились въ исконныхъ своихъ владенiяхъ. Нашествiя все еще продолжались и, подобно тучамъ саранчи, которая налетаетъ на нивы и остается только до истребленiя жатвы, дикiя орды проходили чрезъ Воспорское царство и оставляли въ немъ только следы разрушенiя. После Гунновъ или Онгровъ пришли Козары, потомъ Печенеги. Но между темъ какъ Пантикапея подчинялась новымъ властителямъ и ея поколенiя проходили, одно за другимъ, не оставляя следовъ въ исторiи, семена лучшей будущности уже начали произрастать на этой земле, испытавшей такъ много переменъ. Два свидетельства, хотя и краткiя, но знаменательныя, дошли къ намъ отъ мрачныхъ годовъ IX — X века: они обнаруживаютъ успехи православной греческой веры въ столице Воспора и историческiя узы, которыя, за восемь вековъ до кайнарджiйскаго мира, соединяли древнiя владенiя Спартокидовъ съ нашимъ Русскимъ государствомъ. Первое изь этихъ свидетельствъ принадлежитъ Константину Порфирородному, у которого находимъ, что въ его время воспорская эпархiя прiобрела такую важность, что епископъ города Воспороса получилъ санъ apxienuскоna; кусокъ мрамора, сохранившийся отъ истребленiя и случайно найденный въ Тамани въ конце прошедшаго столетiя, составляетъ второе свидетельство. На этомъ обломке какого-нибудь храма, или дворца эллино-римской эпохи, племя новыхъ завоевателей, которому предстояла великая будущность и которое въ это время, уничтоживъ владычество Печенеговъ, водворилось на ихъ месте въ Воспоре, начертало две строки на своемъ родномъ языке, означивъ место, годъ и государя, который тогда имъ правилъ. Это поколенiе было славянское, надпись русская, а государь — потомокъ Владимира Равноапостольнаго. Годъ принадлежитъ половине XI-го века, и сверхъ того, изь надписи узнаемъ третье наименованiе, которое Пантикапея — Воспоросъ носила въ это время — Корчево, изъ котораго и образовалось новейшее прозвище Керчь. Представляемъ здесь этотъ драгоценный памятникъ, которымъ оканчивается нашъ очеркъ историческихъ судебь Пантикапеи.

Князь Александръ Сибирскiй

Вотъ эта надпись: Въ лето 6576 индикта 6, князь Глебъ мерилъ море по леду: отъ Тмуторакана до Корчева 3054 сажени. Годъ соответствуетъ 1068 отъ Р.X. Глебъ Святославичь быль шестой государь Тму-тороканьскаго княжества. Надпись ныне находится въ Императорскомъ Эрмитаже.

Присовокупимъ важнейшiе годы последующей исторiи Керчи:

1127. Керчь подпадаеть во власть Комановъ или Половцевъ, которые разрушають русское Тмутороканьское княжество, существовавшее 150 летъ.

1227. Кипчакскiе Татары овладtваютъ Тавридой.

1318. Керчь во власти Генуэзцевъ, которые называютъ ее Cercio, Bospro, Vospro, Pandico; последнее прозвище очевидно навеяно первоначальнымъ именемъ Пантикапея.

1477. Керчь взята Турками.

1771 Керчь завоевана Русскими и вскоре, въ 1774 году, по условьямь мира въ Кучукъ-Кайнарджи, вся Таврида стала областью Pocciйcкoй Империи.